Незримая ни старику, ни слугамъ,
Она, какъ зыбкая скользила тѣнь,
Стонала, мучимая цѣлый день
Невѣдомымъ и тягостнымъ недугомъ,
А въ полночь льнула къ черному окну,
Пронизывая злую тишину,
И билась въ трепетѣ и визгѣ грубомъ.
А онъ въ завѣтную стремился дверь,
По шаткой лѣстницѣ всходилъ наверхъ
И жадно приникалъ къ волшебнымъ трубамъ,
Теряя всѣ обиды и мученья
Въ безсмертномъ морѣ звѣзднаго свѣченья.
И нѣжилась и ликовала въ звѣздахъ
Тончайшая и дѣвственная плоть.
Блаженный садъ выращивалъ Господь,
Благоуханьемъ наполняя воздухъ.
О, чей чередъ родиться и зайти?...
Онъ зналъ имъ счетъ и мѣрилъ ихъ пути.
Съ давно зачахшимъ сердцемъ и поблеклымъ
Онъ Рай небесный и земной любилъ,
За травами, за камнями слѣдилъ,
Ввѣрялъ ихъ пристальнымъ и зоркимъ стекламъ
И, расчленяя тоненькія ткани,
Ловилъ законъ измѣнчивыхъ мельканій.
Незримая ни старику, ни слугам,
Она, как зыбкая скользила тень,
Стонала, мучимая целый день
Неведомым и тягостным недугом,
А в полночь льнула к черному окну,
Пронизывая злую тишину,
И билась в трепете и визге грубом.
А он в заветную стремился дверь,
По шаткой лестнице всходил наверх
И жадно приникал к волшебным трубам,
Теряя все обиды и мученья
В бессмертном море звездного свеченья.
И нежилась и ликовала в звездах
Тончайшая и девственная плоть.
Блаженный сад выращивал Господь,
Благоуханьем наполняя воздух.
О, чей черед родиться и зайти?...
Он знал им счет и мерил их пути.
С давно зачахшим сердцем и поблеклым
Он Рай небесный и земной любил,
За травами, за камнями следил,
Вверял их пристальным и зорким стеклам
И, расчленяя тоненькие ткани,
Ловил закон изменчивых мельканий.
