что он не пьян; я же не мог иначе об нём заключить, видя его необычайную дерзость и странное его объяснение; притом ещё и потому, что я его, Яновского, давно уже знаю в сем заведении и никогда так дерзким и наглым не видал.» Предложив за тем мнение, что не должно оставлять пансионеров без надзирателя «особливо вне музеев и вне спален», Билевич заключает: «в рассуждении же дерзкого противу меня поступка, сделанного учеником Яновским, я оставляю его у себя на замечании впредь до его исправления».
Исправляющий должность директора, Шапалинский, державший сторону Белоусова и крайне раздражённый непрерывными доносами Билевича, узнав о происшествии 26-го сентября, немедленно, в восемь часов вечера, созвал чрезвычайное собрание конференции, пригласив и доктора Фибинга для удостоверения, действительно ли Гоголь был в нетрезвом виде. «Господин исправляющий должность директора», записано в журнале конференции, «намерен действовать решительно и в полной конференции произвесть следствие». После изложения происшествия Билевичем, «введены были в конференцию обвиняемые пансионеры Mapков, Яновский, Гютень, Тимофей и Андрей Пащенковы поодиночке и на спрос о случившемся показали: когда в театр к ним кто-то стучался, не объявляя своего имени, то они, думая, что это были вольноприходящие ученики, которые им часто мешали в театре производить работу, дверей не отворяли; а когда господин экзекутор, постучавишсь, объявил своё имя, то они дверь тотчас отперли; профессор же Билевич, вошедши к ним в театр с профессором Иеропесом и экзекутором Шишкиным, упрекал их, что они занимаются не своим делом и что они без надзирателя; когда же пансионер Яновский сказал, что они в театре находятся с позволения их начальства и под наблюдением старшего пансионера Маркова, и профессор Билевич напрасно хочет лишить их удовольствия заниматься приуготовлением театра. Тогда он, господин Билевич, ему, Яновскому, сказал: «ты пьян и потому так много говоришь». По освидетельствовании Фибингом всех обвиняемых пансионеров, оказалось, что они были «не только совершенно трезвыми, но и без малейшего признака хмельных напитков». Введены были в конференцию и вольноприходящие ученики Артюховы, на которых указал Белоусов, что они слышали слова Билевича, обращённые к Яновскому. Артюховы отвечали, что «они не слышали и о сем ничего не знают».
Сопоставляя содержание обоих приведённых рапортов с господствовавшим в то время в гимназии беспокойством, приходишь к заключению, что крайнее раздражение Гоголя объясняется главным образом влиянием раздоров между преподавателями и крайним увлечением театральными представлениями. Нет сомнения, что все воспитанники держали сторону своего инспектора, Белоусова, на которого всею тяжестию разнообразных обвинений, касавшихся и театральных представлений, обрушился Билевич. Гоголь был вовлечён в смуту
