бенно на сестру свою, что она дотоле здесь проживать и за всеми профессорами, учителями и гувернёрами соглядатайствовать будет, доколе не получит чего-то желаемого и доколе на своём не поставит того.»
Собрание, выслушав обе стороны, «подивясь столь неуместному и исступительному разгорячению ума и сердца Пилянкевича и почудившись странности столь неприличного своенравия», определило донести о всём обоим попечителям, а Амана и Зельднера убедило продолжать по прежнему свои занятия. Донесений однако не последовало, так как правление всё ещё надеялось, что беспорядки прекратятся сами собою, и притом не желало «выставлять на вид интриги столь хитрых сплетений».
Между тем вдова Кукольника, получив вид для свободного жительства, обратилась к окружному попечителю с просьбой о дозволении ей продлить пребывание в Нежине и пользоваться казённым содержанием до назначения пенсии и до оставления за нею аренды, пожалованной её мужу, прибавляя, что правление отказывает ей в содержании, несмотря на разрешение почётного попечителя. Попечитель предписал сохранить распоряжение о казённом содержании в полной силе. Тогда правление решило донести обоим попечителям о всех «возмущениях», происходящих от семейства покойного директора, объяснив, что ежемесячное содержание его обходится казне свыше 300 рублей, не считая помещения и отопления. Донесения эти заключают в себе новые черты, характеризующие и семейство директора, и состояние самого заведения в это смутное время. В них, между прочим, объясняются и причины возникшей распри: негодование вдовы Кукольника на правление произошло частью от того, что оно отклонило её попытки принимать участие в распоряжении всеми делами, частью — и это главное — от того, что оно «не согласилось на её предложение представить почётному попечителю, будто всё здешнее и окружных мест дворянство на место покойного мужа её желает определения в директоры старшего сына её, Павла Кукольника». Преследуя личные цели, она, по мнению правления, старалась всячески расстроить заведённые порядки, подорвать дисциплину, внушить воспитанникам неповиновение начальству. С этою целью Платон Кукольник, лишившийся, по распоряжению правления, возможности непосредственно сообщаться с воспитанниками, стал, под разными благовидными предлогами, посещать последних в свободные от учения часы и внушать им возмутительные мысли против порядка, послушания и повиновения, и даже уверять, что все служащие в гимназии чиновники скоро изгнаны будут, а для бо́льшего привлечения к себе воспитанников стал сообщать им соблазнительные песни, «из коих некоторые сам нарочно для того сочинял». При этом правление указывает на случай 29-го августа, когда Кукольник, «войдя, в виде некоего свободного франта, в сборный зал воспитанников в утреннее пред литургиею время, когда они, по установленному порядку, выслушав в половине восьмого часа чтение из «Нового Завета», готовились идти к литургии, взяв книгу завета, стал декламировать
