вавшейся новой каѳедрѣ юридическихъ наукъ, онъ могъ быть и при нёмъ назначенъ старшимъ профессоромъ, или получить то же званіе по другому предмету, «ибо онъ съ отличіемъ кончилъ курсъ въ университетѣ и по словесному факультету и былъ старшимъ учителемъ словесныхъ наукъ въ Кіевской гимназіи не по искательству, а по письменному приглашенію изъ училищнаго комитета Харьковскаго университета.
Послѣднее объясненіе Бѣлоусова должно признать справедливымъ, такъ-какъ оно вполнѣ согласно съ содержаніемъ обольстительныхъ писемъ Моисеева, приложенныхъ къ дѣлу, и не противорѣчитъ показаніямъ Билевича. Понятно, что Бѣлоусовъ желалъ получить званіе старшаго профессора, особенно по соображенію достоинствъ лицъ, которыя имъ уже пользовались. Понятно также, что онъ, при своей обстановкѣ въ Кіевѣ, не находилъ особенныхъ побужденій къ перемѣщенію въ Нѣжинъ; понятно, наконецъ, что Орлай, искавшій повсюду кандидатовъ на профессорство и имѣвшій обширныя связи въ Кіевѣ, узнавъ о Бѣлоусовѣ, какъ достойномъ преподавателѣ, употреблялъ всѣ средства привлечь его въ Нѣжинъ и не скупился на обѣщанія, даже «выходившія за предѣлы учоной службы». Изъ внимательнаго же разбора всѣхъ препирательствъ между Билевичемъ и Бѣлоусовымъ, разрѣшившихся злокачественнымъ доносомъ и слѣдствіемъ, можно вывести также, кажется, вѣрное заключеніе, что послѣдній обладалъ неумѣреннымъ самолюбіемъ, что, вслѣдствіе того, онъ, смотрѣлъ свысока на своихъ сослуживцевъ, не стѣснялся оскорбленіемъ ихъ самолюбія, пользуясь каждымъ къ тому случаемъ. «Съ начала вступленія въ должность, писалъ Билевичь въ конференцію, Бѣлоусовъ наносилъ мнѣ различныя непріятности и оскорбленія, которыя я переносилъ терпѣливо. Такъ въ іюнѣ 1826 года, на экзаменѣ учениковъ изъ государственнаго хозяйства, онъ нанёсъ мнѣ тяжкую обиду, сказавъ: «я вижу, что ни ученики, ни профессоръ ничего не знаютъ»; на экзаменѣ въ іюнѣ слѣдующаго года, на моё замѣчаніе, что не мѣсто и не время заводить диспуты о системахъ преподаванія, Бѣлоусовъ, подошедши къ ученикамъ и взявъ изъ рукъ ученика Бороздина «Записки», сталъ изъяснять оныя, къ обидѣ моей, въ превратномъ смыслѣ, называя оныя глупыми и безтолковыми; въ конференціи же 4-го іюля 1827 года онъ «дѣлалъ похвалки меня выгнать изъ гимназіи, говоря, что давно 6ы уже это сдѣлалъ, но только жалѣетъ моего семейства». Оскорблённое самолюбіе, воспламенённое непримиримою враждою, искало повода объявить войну оскорбителю на быть или не быть, а вмѣстѣ съ тѣмъ и средства погубить врага и остановилось на средствѣ дѣйствительно вѣрнѣйшемъ: на обвиненіи профессора въ вольнодумствѣ. «Нѣтъ сильнѣйшаго противъ профессора обвиненія», справедливо замѣтилъ Бѣлоусовъ въ одномъ изъ своихъ рапортовъ, «какъ обвиненіе въ вольнодумствѣ».
Поступивъ въ Нѣжинскую гимназію, Бѣлоусовъ читалъ естественное, государственное и народное право, а также римское право съ его исторіей. Курсъ былъ, очевидно, весьма краткій и сжатый. Для ознакомленія съ нимъ въ немногихъ словахъ, укажемъ, по его конспектамъ, съ опредѣленіемъ времени помѣсячно, на курсъ 1826/7 учебнаго года въ седь-
