но иностранцемъ; я помню, какъ меня назвали этимъ именемъ, и бранили, когда я, не зная этой церемоніи, повелъ своею рукою иначе.
но иностранцем; я помню, как меня назвали этим именем, и бранили, когда я, не зная этой церемонии, повел своею рукою иначе.
Они не вѣрятъ въ чистилище, но говорятъ, что всякому умершему будетъ мѣсто по его заслугамъ, — благочестивымъ назначено мѣсто свѣтлое, съ духами добрыми, нечестивымъ же — темное и покрытое густымъ мракомъ, съ духами страшными; въ этомъ мѣстѣ они ожидаютъ послѣдняго суда. По мѣсту и добрымъ духамъ души познаютъ милость Божію и постоянно желаютъ послѣдняго суда; другія же — напротивъ. Они также не думаютъ, что душа будетъ подвержена наказанію отдѣльно отъ тѣла, ибо полагаютъ, что душа должна терпѣть вмѣстѣ съ тѣломъ, такъ какъ она грѣшила въ тѣлѣ. Служа панихиды по умершимъ, они думаютъ, что этимъ можно испросить для душъ мѣсто болѣе сносное, въ которомъ онѣ легче могутъ дожидаться будущаго суда. Святою водою никто не окропляется самъ, а кропитъ только священникъ. Они не освящаютъ кладбищъ для погребенія тѣлъ, ибо говорятъ, что тѣла, мѵропомазанныя и освященныя, освящаютъ самую землю, а не земля освящаетъ тѣла.
Они не верят в чистилище, но говорят, что всякому умершему будет место по его заслугам, — благочестивым назначено место светлое, с духами добрыми, нечестивым же — темное и покрытое густым мраком, с духами страшными; в этом месте они ожидают последнего суда. По месту и добрым духам души познают милость Божию и постоянно желают последнего суда; другие же — напротив. Они также не думают, что душа будет подвержена наказанию отдельно от тела, ибо полагают, что душа должна терпеть вместе с телом, так как она грешила в теле. Служа панихиды по умершим, они думают, что этим можно испросить для душ место более сносное, в котором они легче могут дожидаться будущего суда. Святою водою никто не окропляется сам, а кропит только священник. Они не освящают кладбищ для погребения тел, ибо говорят, что тела, миропомазанные и освященные, освящают самую землю, а не земля освящает тела.
Между святыми они преимущественно чтятъ Николая барскаго и ежедневно разсказываютъ о его многочисленныхъ чудесахъ; я приведу здѣсь одно изъ нихъ, которое недавно случилось. Нѣкто Михаилъ Кизалецкій, мужъ знатный и храбрый, въ одномъ сраженіи съ татарами преслѣдовалъ знатнаго татарина. Ускоривъ бѣгъ лошади и все таки не могши догнать его, онъ воскликнулъ: «Николай, доведи меня до этой собаки». Татаринъ, услышавъ это, вскричалъ въ страхѣ: «Николай, если онъ твоею помощью нагонитъ меня, то ты этимъ не сдѣлаешь никакого чуда; если же сохранишь невредимымъ меня, чуждаго твоей вѣры, тогда будетъ велико имя твое. Говорятъ, что лошадь Михаила остановилась, и татаринъ спасся. Говорятъ также, что татаринъ при своей жизни каждый годъ приносилъ въ даръ Николаю нѣсколько мѣръ меду за свое спа-
Между святыми они преимущественно чтят Николая барского и ежедневно рассказывают о его многочисленных чудесах; я приведу здесь одно из них, которое недавно случилось. Некто Михаил Кизалецкий, муж знатный и храбрый, в одном сражении с татарами преследовал знатного татарина. Ускорив бег лошади и всё-таки не могши догнать его, он воскликнул: «Николай, доведи меня до этой собаки». Татарин, услышав это, вскричал в страхе: «Николай, если он твоею помощью нагонит меня, то ты этим не сделаешь никакого чуда; если же сохранишь невредимым меня, чуждого твоей веры, тогда будет велико имя твое. Говорят, что лошадь Михаила остановилась, и татарин спасся. Говорят также, что татарин при своей жизни каждый год приносил в дар Николаю несколько мер меду за свое спа-
