жалованье прекращается, и цѣлые шесть лѣтъ такой человѣкъ долженъ служить даромъ. При княжескомъ дворѣ былъ нѣкто Василій Третьякъ Долматовъ, пользовавшійся милостью князя и бывшій въ числѣ ближнихъ дьяковъ его. Князь назначилъ его посломъ къ цесарю Максимиліану и приказалъ ему приготовляться. Когда Третьякъ говорилъ, что у него нѣтъ денегъ на дорогу и на издержки, его тотчасъ схватили, увезли въ Бѣлоозеро (Bieloyessero) и на всю жизнь заключили въ темницу, гдѣ онъ наконецъ и погибъ жалкою смертью. Князь взялъ себѣ его имѣнье, движимое и недвижимое, и нашедши у него 3000 флориновъ чистыми деньгами, не далъ его братьямъ и наслѣдникамъ даже четвертой части. Подлинность этого, кромѣ обшей молвы, подтвердилъ писецъ (scriba) Иванъ, который былъ ко мнѣ приставленъ княземъ, чтобы доставлять вещи, необходимыя для ежедневнаго употребленія: онъ держалъ Третьяка подъ стражей, когда тотъ былъ взятъ. Два брата Василія Третьяка, Ѳеодоръ и Захарія, которые были даны намъ приставами на возвратномъ пути изъ Можайска въ Смоленскъ, утверждали тоже самое. Если послы, отправленью къ иностраннымъ государямъ, привозятъ какія либо драгоцѣнности, то князь откладываетъ это въ свою казну, говоря, что онъ дастъ имъ другую награду, а она такова, какъ я сказалъ выше. Такъ, когда вмѣстѣ съ нами возвратились въ Москву послы князь Иванъ Посечень Ярославскій (Kues Ivuan, Posetzen, Jaroslavuski) и дьякъ Семенъ (т. е. Симеонъ) Трофимовъ, получивъ въ даръ отъ цесаря Карла V, къ которому были посланы, тяжелыя золотыя ожерелья, цѣпи, испанскіе дукаты — а отъ брата цесаря, Фердинанда, эрцгерцога австрійскаго, моего государя, серебряныя чаши, золотыя и серебряныя парчи, и нѣсколько нѣмецкихъ гульденовъ, — то князь немедленно отобралъ у нихъ и цѣпи, и чаши, и большую часть испанскихъ дукатовъ. Когда я спрашивалъ пословъ, справедливо ли это, — то одинъ постоянно отрицалъ, боясь унизить своего князя, другой же говорилъ, что князь приказалъ принести къ себѣ царскіе подарки, чтобы поглядѣть на нихъ. Потомъ, когда я весьма часто вспоминалъ объ этомъ, одинъ изъ нихъ пересталъ послѣ этого посѣщать меня, чтобы не быть принужденнымъ ко лжи, продолжая отпираться, или чтобы избѣжать опасности въ томъ случаѣ, если признается въ истинѣ. Но придворные не отвергали этого факта, а возражали: Такъ чтоже, если князь воз-
жалованье прекращается, и целые шесть лет такой человек должен служить даром. При княжеском дворе был некто Василий Третьяк Долматов, пользовавшийся милостью князя и бывший в числе ближних дьяков его. Князь назначил его послом к цесарю Максимилиану и приказал ему приготовляться. Когда Третьяк говорил, что у него нет денег на дорогу и на издержки, его тотчас схватили, увезли в Белоозеро (Bieloyessero) и на всю жизнь заключили в темницу, где он наконец и погиб жалкою смертью. Князь взял себе его именье, движимое и недвижимое, и нашедши у него 3000 флоринов чистыми деньгами, не дал его братьям и наследникам даже четвертой части. Подлинность этого, кроме обшей молвы, подтвердил писец (scriba) Иван, который был ко мне приставлен князем, чтобы доставлять вещи, необходимые для ежедневного употребления: он держал Третьяка под стражей, когда тот был взят. Два брата Василия Третьяка, Феодор и Захария, которые были даны нам приставами на возвратном пути из Можайска в Смоленск, утверждали тоже самое. Если послы, отправленью к иностранным государям, привозят какие либо драгоценности, то князь откладывает это в свою казну, говоря, что он даст им другую награду, а она такова, как я сказал выше. Так, когда вместе с нами возвратились в Москву послы князь Иван Посечень Ярославский (Kues Ivuan, Posetzen, Jaroslavuski) и дьяк Семен (т. е. Симеон) Трофимов, получив в дар от цесаря Карла V, к которому были посланы, тяжелые золотые ожерелья, цепи, испанские дукаты — а от брата цесаря, Фердинанда, эрцгерцога австрийского, моего государя, серебряные чаши, золотые и серебряные парчи, и несколько немецких гульденов, — то князь немедленно отобрал у них и цепи, и чаши, и большую часть испанских дукатов. Когда я спрашивал послов, справедливо ли это, — то один постоянно отрицал, боясь унизить своего князя, другой же говорил, что князь приказал принести к себе царские подарки, чтобы поглядеть на них. Потом, когда я весьма часто вспоминал об этом, один из них перестал после этого посещать меня, чтобы не быть принужденным ко лжи, продолжая отпираться, или чтобы избежать опасности в том случае, если признается в истине. Но придворные не отвергали этого факта, а возражали: Так что же, если князь воз-
