Ченстохову (Czestochovu), монастырь, въ которомъ большое стеченіе народа, и преимущественно русскаго, покланяется образу Пресвятой Дѣвы, 3 мили,
Жарки (Scharki), 5 миль,
Кромоловъ. 3 мили,
Олькушъ (Ilkusch), знаменитые свинцовые рудники, 4 мили. Проѣхавъ 5 миль отъ Олькуша, 2 февраля мы прибыли въ
Краковъ; тамъ не было оказано намъ никакой почести, никто не вышелъ намъ на встрѣчу, не было приготовлено гостинницъ, ни одинъ изъ придворныхъ не привѣтствовалъ и не принялъ насъ, какъ слѣдовало бы но долгу учтивости, какъ будто совсѣмъ не знали о нашемъ прибытіи. Когда потомъ мы испросили позволенія явиться къ королю, онъ съ пренебреженіемъ отнесся къ нашему посольству (causam legationis nostrae eleuabat) и порицалъ посредничество нашихъ государей, какъ неблаговременное, въ особенности же подозрѣвалъ, что московскій князь что нибудь замышляетъ недоброе, ибо видѣлъ вмѣстѣ съ нами московскихъ пословъ, возвращавшихся отъ цесаря изъ Испаніи. «Наконецъ», сказалъ онъ, «какое же сосѣдство или родство существуетъ между вашими государями и московскимъ княземъ, что они добровольно взялись быть посредниками?» Особенно казалось это ему страннымъ потому, что онъ самъ не просилъ отъ нашихъ государей ничего такого и легко могъ принудить своего врага къ справедливымъ условіямъ мира. Мы же увѣряли его въ благочестивыхъ и христіанскихъ намѣреніяхъ и искренности нашихъ государей, и говорили, что они отъ души ничего болѣе не желаютъ, какъ мира, взаимной дружбы и согласія между христіанскими государями, и всѣми силами стараются объ этомъ. Мы говорили также: «Если королю не угодно, чтобы мы продолжали исполнять наши порученія, тогда мы или воротимся, прервавъ дѣло, или извѣстимъ о томъ нашихъ государей и будемъ ожидать ихъ отвѣта». Послѣ такихъ объясненій, къ намъ стали нѣсколько учтивѣе, а также и щедрѣе (in hospitiis). Тогда представился мнѣ случай потребовать тысячу флориновъ, которую обѣщала мнѣ мать королевы Боны и на которую она дала мнѣ запись, — такъ какъ я еще прежде устраивалъ этотъ самый бракъ по порученію цесаря Максимиліана. Король тогда
Ченстохову (Czestochovu), монастырь, в котором большое стечение народа, и преимущественно русского, покланяется образу Пресвятой Девы, 3 мили,
Жарки (Scharki), 5 миль,
Кромолов. 3 мили,
Олькуш (Ilkusch), знаменитые свинцовые рудники, 4 мили. Проехав 5 миль от Олькуша, 2 февраля мы прибыли в
Краков; там не было оказано нам никакой почести, никто не вышел нам на встречу, не было приготовлено гостиниц, ни один из придворных не приветствовал и не принял нас, как следовало бы но долгу учтивости, как будто совсем не знали о нашем прибытии. Когда потом мы испросили позволения явиться к королю, он с пренебрежением отнесся к нашему посольству (causam legationis nostrae eleuabat) и порицал посредничество наших государей, как неблаговременное, в особенности же подозревал, что московский князь что-нибудь замышляет недоброе, ибо видел вместе с нами московских послов, возвращавшихся от цесаря из Испании. «Наконец», сказал он, «какое же соседство или родство существует между вашими государями и московским князем, что они добровольно взялись быть посредниками?» Особенно казалось это ему странным потому, что он сам не просил от наших государей ничего такого и легко мог принудить своего врага к справедливым условиям мира. Мы же уверяли его в благочестивых и христианских намерениях и искренности наших государей, и говорили, что они от души ничего более не желают, как мира, взаимной дружбы и согласия между христианскими государями, и всеми силами стараются об этом. Мы говорили также: «Если королю не угодно, чтобы мы продолжали исполнять наши поручения, тогда мы или воротимся, прервав дело, или известим о том наших государей и будем ожидать их ответа». После таких объяснений, к нам стали несколько учтивее, а также и щедрее (in hospitiis). Тогда представился мне случай потребовать тысячу флоринов, которую обещала мне мать королевы Боны и на которую она дала мне запись, — так как я еще прежде устраивал этот самый брак по поручению цесаря Максимилиана. Король тогда
