бы полагалась на силу и юность государя, своего мужа, или на средства своихъ братьевъ, ибо все это подвержено смерти и безконечнымъ случайностямъ. Я просилъ ее вспомнить старую поговорку: «хорошо имѣть друзей, но несчастны тѣ, которые принуждены прибѣгать къ нимъ». Я говорилъ, что венгерскій народъ, суровый и безпокойный, склонный къ крамоламъ и буйству, несправедливъ и мало расположенъ къ пришельцамъ и чужестранцамъ; что весьма могущественный врагъ угрожаетъ Венгріи и ничего такъ не желаетъ, какъ подчинить ее своей власти; что, слѣдовательно, ей полезно что нибудь приберечь (ut recondat) для себя и своихъ на случай какого нибудь несчастія, и что царямъ приличнѣе помогать другимъ, чѣмъ нуждаться въ чужой помощи. Хотя это предостереженіе, по обычаю царскому, было принято въ хорошую сторону, и мнѣ сказана была благодарность, однако нисколько не принесли пользы добрые и вѣрные совѣтники, и, къ величайшему нашему несчастно, случилось то, что предчувствовала моя душа, и чего я боялся, — да и теперь еще эта трагедія не кончилась. Дворъ остался, какой былъ, и нисколько не измѣнилъ роскоши, высокомѣрія, дерзости и расточительности, — въ такомъ видѣ застанетъ его и конечное паденіе, — и потому очень удачно сказалъ тогда одинъ изъ придворныхъ, что онъ никогда не видалъ и не слыхалъ, чтобы какое нибудь царство погибало съ такимъ весельемъ (maiore gaudio et tripudio), какъ Венгрія. Но хотя дѣла венгровъ и совершенно были безнадежны, однако такова была ихъ дерзость, что они позволили себѣ не только гордо презирать весьма могущественнаго и близкаго врага, турокъ, но даже вызывать его противъ себя несправедливостями и обидами. Ибо когда нынѣ царствующій Солиманъ, по смерти своего отца, по обыкновенію, объявилъ сосѣдямъ, что онъ взошелъ на отцовскій престолъ, и что дверь открыта для всѣхъ требующихъ мира или войны, и въ особенности объявилъ это черезъ своихъ пословъ венграмъ, и когда многіе убѣждали, что имъ и полякамъ должно просить мира у Солимана; то венгры не только отвергли спасительные совѣты, но даже задержали въ плѣну самихъ турецкихъ пословъ. Разгнѣванный этимъ оскорбленіемъ, Солиманъ съ войскомъ вторгнулся въ Венгрію и, взявъ сперва Нандоральбу, сильнѣйшую твердыню (propugnaculum) не только Венгріи, но и всего христіанскаго міра, пошелъ далѣе брать дру-
бы полагалась на силу и юность государя, своего мужа, или на средства своих братьев, ибо всё это подвержено смерти и бесконечным случайностям. Я просил ее вспомнить старую поговорку: «хорошо иметь друзей, но несчастны те, которые принуждены прибегать к ним». Я говорил, что венгерский народ, суровый и беспокойный, склонный к крамолам и буйству, несправедлив и мало расположен к пришельцам и чужестранцам; что весьма могущественный враг угрожает Венгрии и ничего так не желает, как подчинить ее своей власти; что, следовательно, ей полезно что-нибудь приберечь (ut recondat) для себя и своих на случай какого нибудь несчастья, и что царям приличнее помогать другим, чем нуждаться в чужой помощи. Хотя это предостережение, по обычаю царскому, было принято в хорошую сторону, и мне сказана была благодарность, однако нисколько не принесли пользы добрые и верные советники, и, к величайшему нашему несчастно, случилось то, что предчувствовала моя душа, и чего я боялся, — да и теперь еще эта трагедия не кончилась. Двор остался, какой был, и нисколько не изменил роскоши, высокомерия, дерзости и расточительности, — в таком виде застанет его и конечное падение, — и потому очень удачно сказал тогда один из придворных, что он никогда не видал и не слыхал, чтобы какое нибудь царство погибало с таким весельем (maiore gaudio et tripudio), как Венгрия. Но хотя дела венгров и совершенно были безнадежны, однако такова была их дерзость, что они позволили себе не только гордо презирать весьма могущественного и близкого врага, турок, но даже вызывать его против себя несправедливостями и обидами. Ибо когда ныне царствующий Солиман, по смерти своего отца, по обыкновению, объявил соседям, что он взошел на отцовский престол, и что дверь открыта для всех требующих мира или войны, и в особенности объявил это через своих послов венграм, и когда многие убеждали, что им и полякам должно просить мира у Солимана; то венгры не только отвергли спасительные советы, но даже задержали в плену самих турецких послов. Разгневанный этим оскорблением, Солиман с войском вторгнулся в Венгрию и, взяв сперва Нандоральбу, сильнейшую твердыню (propugnaculum) не только Венгрии, но и всего христианского мира, пошел далее брать дру-
