Но такъ какъ зашла рѣчь о королевствѣ венгерскомъ, то я не могу вспомнить безъ воздыханій и тяжкой печали. — какимъ образомъ это королевство, прежде самое цвѣтущее и могущественное, такъ внезапно, можно сказать на нашихъ глазахъ, пришло въ совершенный упадокъ (afflictissimum factum sit). Конечно, какъ всему другому, такъ и королевствамъ и имперіямъ положенъ извѣстный предѣлъ; но благороднѣйшее королевство венгерское, конечно не столько влеченіемъ рока, сколько дурнымъ и беззаконнымъ управленіемъ, приведено по видимому къ совершенной погибели. Король Матѳій хотя не происходилъ отъ царской крови и не славился происхожденіемъ отъ какой либо древней герцогской или княжеской фамиліи, однако былъ королемъ не только по имени, но и на самомъ дѣлѣ, и не только храбро противустоялъ государю турецкому и побѣдоносно выдержалъ его нападенія, но крѣпко безпокоилъ (negotium fecit) и самого римскаго императора и королей богемскаго и польскаго; вообще, онъ былъ страхомъ для всѣхъ сосѣдей. Но также какъ доблестью этого короля и его славными дѣлами, королевство венгерское достигло высшей степени могущества при его жизни; такъ, потерявъ его, оно начало клониться къ упадку, какъ бы изнемогая отъ своего собственнаго величія. Ибо тотъ, кто ему наслѣдовалъ, — Владиславъ, король богемскій, старшій сынъ польскаго короля Казиміра, — хотя и былъ государь благочестивый, набожный и безукоризненной жизни, но тѣмъ не менѣе былъ нисколько неспособенъ владычествовать надъ такимъ воинственнымъ народомъ, и въ особенности при такомъ близкомъ сосѣдствѣ враговъ. Венгры, сдѣлавшіеся грубыми и надмѣнными отъ счастливыхъ обстоятельствъ, злоупотребляли мягкостью и милосердіемъ короля и стали своевольны, расточительны, лѣнивы, высокомѣрны; эти пороки достигли, наконецъ, до того, что даже стали презирать самого короля. За тѣмъ, по смерти Владислава, при его сынѣ Лудовикѣ, эти пороки болѣе и болѣе усиливались: тогда вовсе пропала военная дисциплина, какая еще оставалась, и король-отрокъ не могъ помочь этому злу по своему возрасту, и не былъ воспитанъ для того величія, какое ему слѣдовало имѣть. Вельможи королевства, и преимущественно прелаты, разорялись отъ почти-невѣроятной роскоши и спорили съ какимъ-то соревнованіемъ то между собою, то съ баронами, кто кого побѣдитъ расточительностью и блескомъ.
Но так как зашла речь о королевстве венгерском, то я не могу вспомнить без воздыханий и тяжкой печали. — каким образом это королевство, прежде самое цветущее и могущественное, так внезапно, можно сказать на наших глазах, пришло в совершенный упадок (afflictissimum factum sit). Конечно, как всему другому, так и королевствам и империям положен известный предел; но благороднейшее королевство венгерское, конечно не столько влечением рока, сколько дурным и беззаконным управлением, приведено по видимому к совершенной погибели. Король Матфий хотя не происходил от царской крови и не славился происхождением от какой либо древней герцогской или княжеской фамилии, однако был королем не только по имени, но и на самом деле, и не только храбро противостоял государю турецкому и победоносно выдержал его нападения, но крепко беспокоил (negotium fecit) и самого римского императора и королей богемского и польского; вообще, он был страхом для всех соседей. Но также как доблестью этого короля и его славными делами, королевство венгерское достигло высшей степени могущества при его жизни; так, потеряв его, оно начало клониться к упадку, как бы изнемогая от своего собственного величия. Ибо тот, кто ему наследовал, — Владислав, король богемский, старший сын польского короля Казимира, — хотя и был государь благочестивый, набожный и безукоризненной жизни, но тем не менее был нисколько неспособен владычествовать над таким воинственным народом, и в особенности при таком близком соседстве врагов. Венгры, сделавшиеся грубыми и надменными от счастливых обстоятельств, злоупотребляли мягкостью и милосердием короля и стали своевольны, расточительны, ленивы, высокомерны; эти пороки достигли, наконец, до того, что даже стали презирать самого короля. За тем, по смерти Владислава, при его сыне Лудовике, эти пороки более и более усиливались: тогда вовсе пропала военная дисциплина, какая еще оставалась, и король-отрок не мог помочь этому злу по своему возрасту, и не был воспитан для того величия, какое ему следовало иметь. Вельможи королевства, и преимущественно прелаты, разорялись от почти-невероятной роскоши и спорили с каким-то соревнованием то между собою, то с баронами, кто кого победит расточительностью и блеском.
