Я сказалъ въ началѣ, что былъ посланъ въ Московію блаженной памяти императоромъ Максимиліаномъ, для примиренія государей польскаго и московскаго, но возвратился оттуда безъ успѣха. Ибо, когда я вмѣстѣ съ послами польскаго короля велъ переговоры о мирѣ и согласіи, самъ король съ войскомъ осаждалъ, хотя безуспѣшно, крѣпость Опочку. Вслѣдствіе того, князь отказывался заключить перемиріе съ королемъ, и хотя дѣло было прервано, однако онъ отпустилъ меня съ почетомъ. И такъ, оставивъ Москву, я поѣхалъ прямо въ
Можайскъ, 18 миль,
Вязьму, 26 миль,
Дорогобужъ, 18 миль;
за тѣмъ прибыль въ Смоленскъ, 18 миль. Потомъ мы отдыхали тамъ двѣ ночи подъ открытымъ небомъ, среди большихъ снѣговъ. Тамъ мои проводники роскошно и съ почетомъ угощали меня. Накидавъ повыше сѣна, сверху положивъ древесную кору и пославъ скатерти, мы сидѣли, какъ турки или татары, съ поджатыми ногами, пили нѣсколько болѣе обыкновеннаго и долго засиживались за столомъ. На другую ночь мы пришли къ какой-то рѣкѣ, которая была тогда совершенно чиста отъ льду, но послѣ полуночи, отъ сильнаго холода, она такъ замерзла, что болѣе десяти нагруженныхъ повозокъ было перевезено по льду. Лошади же, согнанные въ одинъ табунъ, переходили, проломивъ ледъ, на другомъ мѣстѣ, гдѣ рѣка текла быстрѣе и съ большимъ стремленіемъ. На этомъ мѣстѣ, въ 12 миляхъ отъ Смоленска, оставивъ проводниковъ, я отправился въ Литву и, проѣхавъ 8 миль отъ границы, прибылъ въ
Дубровну; всего необходимаго было со мной довольно, а гостинница была литовская. Далѣе мы ѣхали на
Оршу, 4 мили; отъ Вязьмы до этого города мы держались правой стороны Борисѳена, который должны были переходить два раза на небольшомъ пространствѣ, выше и ниже Смоленска. Оставивъ его около Орши, мы ѣхали прямо на
Друцкъ (Druzec), 8 миль,
Гродно (?), 11 миль,
Я сказал в начале, что был послан в Московию блаженной памяти императором Максимилианом, для примирения государей польского и московского, но возвратился оттуда без успеха. Ибо, когда я вместе с послами польского короля вел переговоры о мире и согласии, сам король с войском осаждал, хотя безуспешно, крепость Опочку. Вследствие того, князь отказывался заключить перемирие с королем, и хотя дело было прервано, однако он отпустил меня с почетом. И так, оставив Москву, я поехал прямо в
Можайск, 18 миль,
Вязьму, 26 миль,
Дорогобуж, 18 миль;
за тем прибыль в Смоленск, 18 миль. Потом мы отдыхали там две ночи под открытым небом, среди больших снегов. Там мои проводники роскошно и с почетом угощали меня. Накидав повыше сена, сверху положив древесную кору и послав скатерти, мы сидели, как турки или татары, с поджатыми ногами, пили несколько более обыкновенного и долго засиживались за столом. На другую ночь мы пришли к какой-то реке, которая была тогда совершенно чиста от льду, но после полуночи, от сильного холода, она так замерзла, что более десяти нагруженных повозок было перевезено по льду. Лошади же, согнанные в один табун, переходили, проломив лед, на другом месте, где река текла быстрее и с большим стремлением. На этом месте, в 12 милях от Смоленска, оставив проводников, я отправился в Литву и, проехав 8 миль от границы, прибыл в
Дубровну; всего необходимого было со мной довольно, а гостиница была литовская. Далее мы ехали на
Оршу, 4 мили; от Вязьмы до этого города мы держались правой стороны Борисфена, который должны были переходить два раза на небольшом пространстве, выше и ниже Смоленска. Оставив его около Орши, мы ехали прямо на
Друцк (Druzec), 8 миль,
Гродно (?), 11 миль,
