рѣ, «Пѣснь о Людвигѣ» (Ludwigslied), прославляющая побѣду короля вестъ-франковъ Людовика III надъ норманнами при Сокурѣ въ 881 году и, по отзывамъ нѣмецкихъ критиковъ, выдѣляющаяся изъ ряда остальныхъ стихотворныхъ попытокъ того времени многими истинно-поэтическими достоинствами.
Схоластическій характеръ большинства, если не всѣхъ, стихотворныхъ произведеній, издававшихся въ тиши монастырей, и всё болѣе и болѣе распространявшееся преобладаніе латинскаго языка въ ущербъ отечественному не мѣшали однако чистому роднику народной поэзіи неслышно и смиренно пробиваться сквозь тяжолые камни тяжеловѣснаго и сухого педантизма. Къ одиннадцатому столѣтію образовались уже четыре цикла легендъ и сказаній, послужившихъ въ послѣдствіи основаніемъ «Пѣсни о Нибелунгахъ». Древнѣйшій изъ нихъ — циклъ сказаній о Готѳскомъ королѣ Германрихѣ, создавшійся ещё въ первую пору эпохи переселенія народовъ; въ слѣдующемъ средоточіемъ служатъ Дитрихъ Бернскій (Теодорихъ) и Этцель (Аттила); третій имѣетъ дѣло уже съ бургундцами и именно съ королемъ Гундикаронъ, падающимъ отъ меча Атиллы; въ четвёртомъ, самомъ обширномъ и наиболѣе поэтическомъ, всё группируется вокругъ популярнѣйшаго нѣмецкаго героя, Зигфрида, о которомъ, какъ о полубогѣ-Зигфридѣ, разсказываетъ скандинавская «Эдда». Къ сожалѣнію, ничто изъ этихъ сказаній не дошло до насъ въ настоящеяъ ихъ видѣ, и со всѣми этими героями мы встрѣчаемся уже въ послѣдствіи, въ другихъ памятникахъ народной поэзіи. Единственное сохранившееся произведеніе, и то въ незначительномъ отрывкѣ, вышеупомянутая «Пѣснь о Гильдебрандѣ». Учонымъ-монахамъ конечно незачѣмъ было записывать то, что творила языческая фантазія, и плоды этого творчества совсѣмъ погибли бы, если бы живымъ распространителемъ ихъ, передавателемъ изъ рода въ родъ не сдѣлалось особое сословіе такъ называемыхъ «странствующихъ людей» (fahrende Leute). обратившихъ своё искусство въ ремесло и практиковавшихъ его «при дворахъ и на большихъ дорогахъ». Въ качествѣ пѣвцовъ и музыкантовъ, по одиночкѣ и цѣлыми компаніями проходили они по Германіи, устраивали пляски, маскарады и тому подобныя зрѣлища и были желанными гостями на всѣхъ народныхъ празднествахъ, при королевскихъ и княжескихъ дворахъ, даже передъ стѣнами нѣкоторыхъ монастырей. Такимъ образомъ, пѣсни ихъ распространялись всё больше и больше, и такъ-какъ въ этихъ произведеніяхъ самую значительную роль играли герои народныхъ легендъ и сказаній, то эти послѣдніе не умирали въ памяти народа, и мало помалу укоренились въ ней такъ, что пережили даже искусство и сословіе странствующихъ пѣвцовъ.
Но всё это были робкіе, далеко не самостоятельные проблески творчества: поэзія въ истинномъ смыслѣ этого слова влачила жалкое существованіе подъ гнётомъ съ одной стороны схоластическаго направленія, съ другой — политическихъ обстоятельствъ, далеко не содѣйствовавшихъ развитію поэтической и вообще умственной дѣятельности. Особенно неблагопріятна была въ этомъ отношеніи эпоха второй салической династіи; тревожное правленіе Генриха IV грозило опасностью не только нѣмецкой культурѣ, но и самому существованію Германіи. Внутреннія войны этого государя съ саксонцами, съ своими сыновьями, борьба между дворянствомъ и городами, наконецъ первое время крестовыхъ походовъ, все это стало сильною преградой на пути нѣмецкаго прогресса. Болѣе же всего останавливался ходъ поэтическаго творчества чрезмѣрнымъ развитіемъ власти церкви, которая при Генрихѣ ІѴ отдѣлилась отъ государства и стала на совершенно самостоятельную ногу. Монастыри обогатились, тихая научная работа прекратилась въ нихъ, монахи стали вести праздную и безнравственную жизнь и высокомѣрно смотрѣли на поэзію; лучшіе между ними принялись за сочиненіе историческихъ книгъ. Полный переворотъ и во внутреннемъ и во внѣшнемъ отношеніи Германіи суждено было пережить въ блестящую эпоху Гогенштауфеновъ и особенно даровитѣйшаго изъ нихъ, Фридриха II. «Среди нескончаемыхъ войнъ своихъ», говоритъ о нёмъ Рокстъ въ своей «Исторіи нѣмецкой поэзіи», «онъ находитъ возможнымъ удѣлять время для дѣлъ внутреннихъ, для искусства и науки, для житейскихъ наслажденій. Его законы возстановляютъ гражданскій порядокъ, правами и привилегіями создаются цвѣтущіе города, его собственное стремленіе къ умственному развитію служитъ поощрительнымъ стимуломъ для поэтическаго творчества, для дѣятельности образовательныхъ искусствъ, для научной работы. При его дворѣ вельможная молодёжь знакомится со всѣми лучшими сторонами рыцарскаго быта и, развивая своё тѣло охотою и турнирами, идётъ вперёдъ и въ умственномъ
