нялся, вмѣстѣ съ ними, за изученіе древнихъ и новыхъ писателей, въ особевности Шекспира, причёмъ собраніе шотландскихъ и англійскихъ балладъ, изданныхъ Перси, сдѣлалось его настольной книгой. Подъ вліяніемъ этихъ балладъ Бюргеръ взялся за перо — и вскорѣ стихотворенія его пріобрѣли громкую извѣстность. По выходѣ изъ университета, Бюргеръ, благодаря хлопотать Бойе, получилъ мѣсто. Узнавъ о томъ, дѣдъ примирился съ нимъ и ссудилъ его изрядною суммою денегъ, которая, впрочемъ, по винѣ одного пріятеля, вскорѣ погибла для него безвозвратно. Это послѣднее несчастье было главною причиною окончательнаго разстройства его дѣлъ, оть котораго онъ уже не могъ избавиться до самой смерти и которое имѣло гибельное вліяніе на самую его литературную дѣятельность. Въ 1774 году Бюргеръ женился на дочери мѣстнаго чиновника Леонгарда — и эта женитьба сдѣлалась скоро для него источникомъ невыносимыхъ страданій. Вотъ что говоритъ онъ самъ объ этомъ печальномъ событіи: «Уже стоя съ моей невѣстой предъ алтарёмъ, носилъ я въ себѣ искру самой пламенной страсти къ ея сестрѣ, которой въ то время было всего четырнадцать лѣтъ. Я это зналъ, но считалъ своё чувство мимолётнымъ. Конечно, мнѣ слѣдовало бы отступить отъ алтаря… Между-тѣмъ страсть моя не только не утихала, а, напротивъ, становилась съ каждымъ днёмъ всё сильнѣе, неутолимѣе. Къ тому же я былъ любимъ взаимно и, притомъ, также сильно, какъ я любилъ самъ. Если бы я захотѣлъ описатъ невыносимую борьбу любви и долга, терзавшую моё сердце, то написалъ бы цѣлую книгу, и давно бы погибъ, если бы женщина, соединённая со мною узами брака, была обыкновенной женщиной я, притомъ, менѣе велика душой. Чего бы не допустили никакіе законы, то дозволили себѣ три человѣка для собственнаго избавленія отъ вѣрной погибели. Обвѣнчанная со мною рѣшилась только называться моею женою, а другая быть ею въ дѣйствительности. Жена моя умерла въ 1784 году; въ слѣдующемъ я женился на единственной возлюбленной моего сердца, но, послѣ кратковременнаго обладанія ею, я черезъ годъ уже потерялъ её. Какъ она была дорога мнѣ и какъ мнѣ было горько потерять ее — всё это видно изъ весёлыхъ и печальныхъ моихъ стихотвореній.» Къ довершенію бѣдъ, обрушившихся на голову злополучнаго поэта, онъ вслѣдъ за тѣмъ лишился всего своего небольшого имущества въ одномъ неудавшемся предпріятіи, а происки заставили его отказаться отъ мѣста. Но онъ, конечно, съумѣлъ бы выдти изъ своего затрудвительнаго положенія и вознаградить свои потери, когда бы не смерть Молли, лишившая его окончательно мужества и силы. Затѣмъ онъ продолжалъ жить въ Гёттингенѣ, сначала въ качествѣ домашняго учителя, а съ 1789 года — экстраординарнаго профессора, но безъ жалованья. Какъ ни трудно было ему снискивать пропитаніе переводами, но всё-таки положеніе его ещё могло бы быть сноснымъ, если бъ ему не попалось въ руки стихотвореніе одной швабской дѣвы, которая, будучи повидимому очарована его произведеніями, не задумалась публично предложить ему свою руку. Эта дѣвица была Марія-Христина-Елисавета Ганъ, уроженка города Штутгарта, двадцати одного года. Бюргеръ, озабоченный положеніемъ своихъ дѣтей, женился на ней въ 1790 году, желая дать мать сиротамъ; но не нашолъ въ ней того, чего искалъ, и этотъ необдуманный, романическій бракъ вскорѣ сдѣлался для него источникомъ невыразимаго горя, которое не уврачевалъ и формальный разводъ, послѣдовавшій черезъ два года. Одинокій, безъ родныхъ и друзей, совершевво изнемогшій душою и тѣломъ, безъ силъ и средствъ, Бюргеръ скудно пропитывался послѣдніе годы работою, которая истощала его до послѣдней степени. Небольшое содержаніе, назначенное ему и гановерскимъ правительствомъ не задолго до смерти, мало облегчило его тяжолое положеніе, но всё-таки избавило его отъ совершенной нищеты. Бюргеръ умеръ 8-го іюня 1794 года.
Мнѣнія современниковъ о Бюргерѣ, какъ поэтѣ, очень расходятся. Одни хвалятъ безусловно всё имъ написанное; другіе, напротивъ, относятся къ нему уже слишкомъ строго. Возьмёмъ, для примѣра, мнѣнія двухъ литературныхъ свѣтилъ того времени: Шиллера и Августа Шлегеля. «Мы должны сознаться», говоритъ Шиллеръ въ своёмъ разборѣ стихотвореній Бюргера, «что поэзія Бюргера много ещё оставляетъ желать, что въ большей части ея мы не находимъ кроткаго, всегда ровнаго, всегда свѣтлаго мужского ума — ума, посвящённаго въ тайны прекраснаго, благороднаго и истиннаго, и образовательно спускающагося къ народу, но никогда не отрекающагося отъ своего небеснаго происхожденія, не смотря на короткость съ народомъ. Бюргеръ нерѣдко мѣшается съ толпою, къ которой бы долженъ
