Точилъ на мнѣ, тамъ ядовитый змѣй
Пронзалъ насквозь своимъ смертельнымъ жаломъ
Всю грудь мою — и умертвить не могъ.
Я приходилъ къ тиранамъ кровожаднымъ,
Проклятьями и бравью осыпалъ
Мулей-пашу, Нерона, Христіерна;
Не мало мукъ и пытокъ для меня
Они изобрѣли — и я не умеръ.
Не умирать! увы, не умирать!
Въ душѣ носить могильный смрадъ и холодъ,
Не тѣломъ жить! Смотрѣть, какъ каждый часъ
Развратное, прожорливое время
Родитъ дѣтей и пожираетъ ихъ!
Не умирать! не умирать! Проклятье!
О, мой Господь! о, гнѣвный мой Судья!
Коль есть ещё въ Твоей десницѣ кара
Страшнѣйшая — на голову мою
Пошли её, убей меня скорѣе!»
И онъ упалъ безъ чувствъ. Тогда предъ нимъ,
Весь кротостью сіяя, свѣтлый ангелъ
Предсталъ и снёсъ несчастнаго жида
Въ пустынное ущелье и промолвилъ:
«Спи, Агасферъ, спи безмятежнымъ сномъ:
Не вѣчно Богъ караетъ преступленье!»
Такъ вотъ онъ, склепъ, наполненный князьями!
Такъ вотъ гдѣ, въ этихъ каменныхъ гробахъ,
Покоится холодный, гордый прахъ
Людей, считавшихся богами!
Какъ скупо здѣсь ложится свѣтъ дневной
На эти разукрашенныя плиты,
Которыми заботливо прикрыты
Всѣ ужасы страны родной.
Здѣсь неумѣстной пышности явленья
Твердятъ вамъ про измѣнчивость судьбы;
Здѣсь тускнутъ золочённые гербы,
Послѣдній отблескъ самомнѣнья.
И мраморные ангелы кругомъ,
Съ недвижимо застывшими слезами,
Глядятъ тупыми, мёртвыми глазами
Надъ этимъ мёртвымъ торжествомъ.
Насмѣшкой надъ раздавленнымъ народомъ,
Во всёмъ печаль продажная царитъ.
Здѣсь каждый шагъ болѣзненно звучитъ
Подъ отсырѣлымъ, мрачнымъ сводомъ.
Какъ-будто для властительныхъ судей
Судъ времени въ тѣхъ звукахъ раздаётся:
Среди величья рѣзко выдаётся
Здѣсь всё ничтожество людей.
Не дышетъ необузданною страстью
Грудь мертвеца, таившая развратъ;
Не разольётъ она свой гнусный ядъ
Во вредъ любви, труду и счастью.
Сгнила рука, что почеркомъ пера
Оковывала умъ и вдохновенье,
Тюрьмой гасила свѣточь просвѣщенья,
Зарю свободы и добра.
И въ черепѣ безтрепетной особы
Презрительный не загорится взоръ,
Не изречётъ онъ смертвый приговоръ
Единымъ блескомъ дикой злобы.
Сюда идите, подлые льстецы,
Нашоптывать восторгъ вашъ заучёный,
Хвалить и славить, въ рѣчи разцвѣчёной,
Изъ крови всплывшіе вѣнцы.
Но нѣтъ, вы знаете — и похвалами
Князей умершихъ вамъ не воскресить;
У этихъ труповъ нечего просить:
Они не встанутъ передъ нами.
Они ничѣмъ — ничѣмъ не наградятъ,
Ни даже снисходительной улыбкой,
Изысканную пошлость рѣчи гибкой
И вашъ молящій, рабскій взглядъ.
Вы съ тѣмъ же рвеніемъ отъ нихъ бѣжали,
Съ какимъ, бывало, прежде льнули къ нимъ,
И тѣ же рѣчи шепчете другимъ,
Которыя вы имъ шептали.
И вотъ пришлось имъ здѣсь однимъ лежать.
Никто ихъ сожалѣньемъ не помянетъ,
Никто съ печалью искренной не глянетъ
На эту суетную кладь.
Осѣнены участіемъ поддѣльнымъ,
Нелѣпой роскошью окружены,
Года, вѣка они лежать должны
Какимъ-то бременемъ безцѣльнымъ.
На каменной могилѣ никогда
Весной не брызнетъ зелень молодая,
