государствѣ. Эти постоянныя преслѣдованія сломили наконецъ даже его крѣпкую натуру и онъ умеръ, спустя четыре года послѣ своего освобожденія, въ Ахенѣ 10-го октября 1791 года.
Сочиненія Шубарта были вѣрнымъ отголоскомъ его жизни. Виновный большей частью самъ въ своихъ несчастіяхъ, благодаря своему необузданному, увлекающемуся характеру, онъ вѣрно передавалъ въ своихъ сочиненіяхъ тѣ чувства, которыя переживалъ, переходя отъ мыслей возвышенныхъ и благородныхъ часто къ самыхъ грубымъ и недостойнымъ. Онъ не зналъ мѣры и вкуса въ своихъ произведеніяхъ и вотъ почему самыя непозволительныя увлеченія встрѣчаются въ нихъ на-ряду съ дѣйствительно поэтическими сторонами. Гимнъ «Фридриху Великому», ода «Нѣмецкой свободѣ» и «Пѣсня капскихъ моряковъ» считаются лучшими изъ его лирическихъ стихотвореній. По внѣшней манерѣ сочиненія Шубарта напоминаютъ Клопштока, но они самостоятельнѣй и сильнѣе. Его народныя пѣсни гораздо слабѣе политическихъ, что впрочемъ совершенно понятно, если вспомнить, что въ жизни онъ гораздо болѣе пережилъ сильныхъ ощущеній и страданій, чѣмъ тихихъ радостей, почему и перо его изображало охотнѣе общечеловѣческія муки и страсти, чѣмъ скромныя идиллическія воззрѣнія толпы.
Изъ мрачнаго, пустыннаго ущелья,
Едва дыша, выходитъ Агасферъ.
Двѣ тысячи годовъ уже промчалось
Съ-тѣхъ-поръ, какъ онъ по всѣмъ странамъ земли
Скитается, не вѣдая покоя
И отдыха. Двѣ тысячи годовъ
Прошло съ-тѣхъ-поръ, какъ Искупитель міра,
Лишившись силъ подъ бременемъ креста,
Сѣлъ отдохнуть предъ дверью Агасфера;
Но Агасферъ, сурово оттолкнувъ
Спасителя, прогналъ его съ порога.
Христосъ упалъ; но гнѣвный ангелъ смерти
Передъ жидомъ явился и сказалъ:
«Ты отказалъ Спасителю въ минутѣ
Спокойствія и отдыха; за-то
Съ минуты сей до новаго прихода
Его въ вашъ міръ и ты не будешь знать
Спокойствія и отдыха!» Свершилось!
Изъ края въ край пошолъ ты, Агасферъ,
Скитаешься, гонимый адскимъ духомъ,
И падаешь, и тщетно смерть зовёшь!
Изъ мрачнаго пустыннаго ущелья,
Едва дыша, выходитъ Агасферъ;
Изъ череповъ, у ногъ его лежащихъ,
Берётъ одинъ и гнѣвно со скалы
Бросастъ внизъ — и вслѣдъ за нимъ другіе
Летятъ туда жь, a Вѣчный Жидъ глядитъ
Въ отчаяньи и дико восклицаетъ:
«Вотъ этотъ былъ отецъ мой, эти вотъ —
Жена моя, и дѣти, и родные!
И всѣ они — всѣ умереть могли,
И только я, отверженецъ проклятый,
Обязанъ жить. Подъ Титовымъ мечёмъ
Ерусалимъ священный разрушался:
Я ринулся въ опасность, посылалъ
Въ лицо врагамъ ругательства. проклятья
И жаждалъ быть убитымъ; но — увы —
По воздуху проклятья разлетались…
Народъ мой палъ — a я остался живъ.
Римъ затрещалъ и началъ быстро падать:
Подъ страшнаго колосса наклонилъ
Я голову — онъ рухнулъ, но остался
Я невредимъ. Народы вкругъ меня
Являлися и гибнули безслѣдно,
Лишь я одинъ, одинъ не умиралъ.
Съ подоблачныхъ утёсовъ я кидался
Въ морскую глубь, но волны вновь меня
Выбрасывали на берегъ — и снова
Подъ огненнымъ проклятьемъ бытія
Я мучился. Въ жерло суровой Этны,
Какъ бѣшеный, я бросился и ждалъ
Погибели, но Этна задымилась —
И въ огненномъ потокѣ лавы я
Былъ выброшенъ на землю и не умеръ.
Въ ряды бойцовъ, въ смертельнѣйшій разгаръ
Сраженія я бѣшено кидался;
Но тучи стрѣлъ ломалися на мнѣ,
На черепѣ моёмъ мечи тупились,
Градъ пуль меня безвредно осыпалъ
И молніи сраженія безсильно
Змѣилися по тѣлу моему,
Какъ по скалѣ сурово-неприступной.
Напрасно слонъ давилъ меня собой,
Напрасно конь топталъ меня подковой,
Напрасно взрывъ пороховой меня
Взметалъ на верхъ: на землю снова падалъ
Я невредимъ и въ лужахъ кровяныхъ,
Средь грудъ костей моихъ собратій ратныхъ,
Межъ мертвецовъ лежалъ одинъ живой.
Я убѣгалъ въ далекія пустыни:
Тамъ предо мной спокойно проходилъ
Голодный левъ, тамъ тигръ безсильно зубы
