въ такомъ видѣ, который едвали позволяетъ угадать ихъ значеніе въ IX, X XI вѣкахъ. Тѣмъ не менѣе, и, невзирая на всѣ затруднения и невыгоды, историческая логика не можетъ допустить въ историческомъ русскомъ быту, совершеннаго отстутствія слѣдовъ вендославянскаго вліянія. Мы знаемъ, что не смотря на призваніе и единоплеменность, западное начало утвердилось на Руси, не безъ борьбы и сопротивленія; русскія племена не всѣ вдругъ подчинились новой варяжской династіи; о неприязненномъ столкновени обѣихъ народностей, свидѣтельствують и слова умирающаго Ярослава дѣтямъ своимъ: «аще ли будете ненавидно живуще въ распряхъ и которающеся, то погибнете сами и погубите землю отець своихъ и дѣдъ своихъ, иже налѣзоша трудомъ своимъ великымъ» (Лавр. 69). Слѣды варяжскихъ трудовъ должны носить печать варяжскаго начала.
Въ первый моментъ призванія, это начало отразилось безъ сомнѣнія во всѣхъ частностяхъ новообразовавшагося общества. Если бы западные Славяне имѣли, какъ мы, свои туземныя лѣтописи и грамоты, писанныя на родномъ языкѣ; если бы германскія войны не истребили даже до воспоминания о существованіи на берегахъ Эльбы и Одера, богатой и нѣкогда славной народности Вендовъ, отличіе составныхъ элементовъ нашей исторіи, варяжскаго и русскаго, выступили бы въ болѣе опредѣленномъ, яркомъ свѣтѣ; при отсутствии этихъ положительныхъ данныхъ, мы должны довольствоваться лингвистическими догадками и соображеніями, пополняя ихъ сохранившимися у западныхъ, преимущественно германскихъ лѣтописцевъ, извѣстіями о внутреннемъ быту, религіи и обычаяхъ нашихъ варяжскихъ предковъ.
