день и ночь, не сохраняется. При этомъ оно является такимъ же еще простымъ, какъ и предыдущее "теперь", п въ этой простотѣ безразлично относится къ тому, что на его фонѣ смѣняется; ночь и день въ столь же малой степени представляютъ собою его бытіе, сколь мало оно также является днемъ или ночью, оно совершенно не подвергается дѣйствію этого своего инобытія. Такую простоту, которая существуетъ посредствомъ отрицанія, которая есть ни это и ни то, т.-е. не это, и которая безразлично относится къ тому, быть ли этимъ или тѣмъ, мы называемъ всеобщимъ; вс ео б щее, такимъ образомъ, въдѣйствительности есть истина чувст венной досто вѣ р н о с т и.
Чувственное мы *) также характеризуемъ какъ всеобщее; то, о чемъ мы говоримъ есть "ѳто>, т.-е. всеобщее ото", другими словами оно существуетъ, т.-е. оно есть бытіе вообще. Мы, конечно, не представляемъ себѣ при этомъ всеобщаго "этого" или бытія вообще, но мы высказываемъ всеобщее, т.-е. мы просто не говоримъ, какимъ мы его полагаемъ въ этой чувственной достовѣрности. Но языкъ, какъ мы видимъ, болѣе истиненъ: въ немъ мы сами непосредственно опровергаемъ наше мнѣніе; и такъ какъ всеобщее есть истина чувственной достовѣрности и такъ какъ языкъ только выражаетъ эту истину, то невозможно даже говорить о чувственномъ бытіи, о которомъ мы думаемъ.
То же самое наблюдается и съ другою формою "этого", со "здѣсь". "Здѣсь" есть, напримѣръ, дерево. Если я повернусь, то эта истина пропала и превратилась въ противоположную: здѣсь не дерево, а домъ. "Здѣсь" само не пропадаетъ, но охраняется въ пропаданіи дома, дерева и т. д., и для него безразлично быть ли домомъ или деревомъ. "Это", такимъ образомъ, опять проявляется какъ опосредствованная простота или всеобщность.
Такъ какъ чувственная достовѣрность въ себѣ самой показываетъ всеобщее, какъ истину своего предмета, то для нея, такимъ образомъ, чистое бытіе сохраняетъ значеніе сущности, однако оно должно разсматриваться не какъ непосредственное, а какъ такое, для чего отрицаніе и посредство существенны, слѣдовательно, не какъ то, что мы полагаемъ о бытіи, но какъ бытіе съ опредѣленіемъ, что оно есть абстракція или чистое всеобщее, и наше мнѣніе, для котораго истина чувственной достовѣрности есть не всеобщее, противостоитъ еще этому пустому или безразличному "теперь" и "здѣсь".
Если мы сравнимъ теперь отношеніе, въ какомъ впервые выступили знаніе и предметъ, съ отношеніемъ ихъ въ полученномъ результатѣ, то увидимъ, что оно измѣнилось въ обратную сторону. Предметъ, который долженъ быть существеннымъ, является теперь несущественнымъ для чувственной достовѣрности, такъ какъ всеобщее, которымъ онъ*сталъ, не удовлетворяетъ больше тѣмъ требованіямъ, которыя необходимы для того, чтобы быть существеннымъ для нея; достовѣрность находится теперь въ противоположномъ, именно въ знаніи, которое прежде было несущественнымъ. Ея истина заключается въ предметѣ, какъ м о е м ъ предметѣ, или въ томъ, Чувственная Некорректный вызов шаблона→досто-
9 Здѣсь подъ словомъ "мы" опять понимается субъектъ наивнаго сознанія, какъ позднѣе субъектъ воспринимающаго сознанія.
день и ночь, не сохраняется. При этом оно является таким же еще простым, как и предыдущее "теперь", п в этой простоте безразлично относится к тому, что на его фоне сменяется; ночь и день в столь же малой степени представляют собою его бытие, сколь мало оно также является днем или ночью, оно совершенно не подвергается действию этого своего инобытия. Такую простоту, которая существует посредством отрицания, которая есть ни это и ни то, т. е. не это, и которая безразлично относится к тому, быть ли этим или тем, мы называем всеобщим; вс ео б щее, таким образом, въдействительности есть истина чувст венной досто ве р н о с т и.
Чувственное мы *) также характеризуем как всеобщее; то, о чём мы говорим есть "фто>, т. е. всеобщее ото", другими словами оно существует, т. е. оно есть бытие вообще. Мы, конечно, не представляем себе при этом всеобщего "этого" или бытия вообще, но мы высказываем всеобщее, т. е. мы просто не говорим, каким мы его полагаем в этой чувственной достоверности. Но язык, как мы видим, более истинен: в нём мы сами непосредственно опровергаем наше мнение; и так как всеобщее есть истина чувственной достоверности и так как язык только выражает эту истину, то невозможно даже говорить о чувственном бытии, о котором мы думаем.
То же самое наблюдается и с другою формою "этого", со "здесь". "Здесь" есть, например, дерево. Если я повернусь, то эта истина пропала и превратилась в противоположную: здесь не дерево, а дом. "Здесь" само не пропадает, но охраняется в пропадании дома, дерева и т. д., и для него безразлично быть ли домом или деревом. "Это", таким образом, опять проявляется как опосредствованная простота или всеобщность.
Так как чувственная достоверность в себе самой показывает всеобщее, как истину своего предмета, то для неё, таким образом, чистое бытие сохраняет значение сущности, однако оно должно рассматриваться не как непосредственное, а как такое, для чего отрицание и посредство существенны, следовательно, не как то, что мы полагаем о бытии, но как бытие с определением, что оно есть абстракция или чистое всеобщее, и наше мнение, для которого истина чувственной достоверности есть не всеобщее, противостоит еще этому пустому или безразличному "теперь" и "здесь".
Если мы сравним теперь отношение, в каком впервые выступили знание и предмет, с отношением их в полученном результате, то увидим, что оно изменилось в обратную сторону. Предмет, который должен быть существенным, является теперь несущественным для чувственной достоверности, так как всеобщее, которым он*стал, не удовлетворяет больше тем требованиям, которые необходимы для того, чтобы быть существенным для неё; достоверность находится теперь в противоположном, именно в знании, которое прежде было несущественным. Её истина заключается в предмете, как м о е м ъ предмете, или в том, Чувственная Некорректный вызов шаблона→досто-
9 Здесь под словом "мы" опять понимается субъект наивного сознания, как позднее субъект воспринимающего сознания.
