бытія чего-либо для сознанія есть знаніе. Но отъ этого бытія для другого мы различаемъ бытіе въ себѣ; бытіе же, отнесенное къ знанію, равнымъ образомъ отличается отъ него и устанавливается какъ сущее также внѣ этого отношенія; сторона этого бытія въ себѣ называется истиной. Насъ здѣсь не касается, что собственно въ этихъ опредѣленіяхъ заключается; такъ какъ являющееся знаніе есть нашъ предметъ, то и его опредѣленія также принимаются въ томъ видѣ, какъ они непосредственно представляются, и хорошо, что они представляются такъ, какъ они схвачены.
Если мы изслѣдуемъ теперь истину знанія, то, повидимому, мы разсматриваемъ ее съ той стороны, чѣмъ она является въ себѣ. Однако, въ этомъ изслѣдованіи знаніе есть нашъ предметъ, оно существуетъ для насъ, и существованіе въ себѣ того, что получалось бы, было бы болѣе его бытіемъ для насъ; то, что мы утверждали бы какъ его сущность, было бы не его истиной, но только нашимъ знаніемъ о немъ. Сущность или масштабъ заключался бы въ насъ, и то, что съ нимъ сравнивалось бы и о чемъ путемъ этого сравненія должно вынести рѣшеніе, пе признавало бы его необходимымъ.
Но природа изслѣдуемаго предмета возвышается надъ этимъ раздѣленіемъ или этой иллюзіей заранѣе предположеннаго раздѣленія. Сознаніе даетъ для себя масштабъ въ себѣ самомъ, и изслѣдованіе благодаря этому становится сравненіемъ себя съ самимъ еобою, такъ какъ только что сдѣланное различіе падаетъ въ него. Въ сознаніи одно существуетъ для другого, т.-е. имѣетъ вообще опредѣленность момента знанія въ немъ; вмѣстѣ съ тѣмъ это другое существуетъ не только для того, съ чѣмъ соотносится, но также и внѣ этого отношенія, или въ себѣ, образуя моментъ истины. Такимъ образомъ, въ томъ, что сознаніе внутри себя признаетъ за существованіе въ себѣ и за истинное, мы имѣемъ масштабъ, устанавливаемый самимъ сознаніемъ для того, чтобы измѣрять свое знаніе. Если мы назовемъ знаніе понятіемъ, сущность или истинное сущимъ или предметомъ, то изслѣдованіе состоитъ въ томъ, чтобы посмотрѣть, сооотвѣтствуетъ ли понятіе предмету. Если же мы назовемъ сущность или бытіе въ себѣ предмета понятіемъ и, наоборотъ, будемъ понимать подъ предметомъ его, какъ предметъ, т.-е. такъ, какъ онъ существуетъ для другого, то изслѣдованіе будетъ состоять въ томъ, чтобы посмотрѣть, соотвѣтствуетъ ли предметъ своему понятію. Очевидно, что оба тожественны, но существенное заключается въ томъ, чтобы сохранить это для всего изслѣдованія, чтобы эти оба момента, понятіе и предметъ, бытіе другъ для друга (Füreinanderessein) и бытіе въ себѣ самомъ, сами падали въ изслѣдуемое знаніе, и, слѣдовательно, не было бы необходимости употреблять масштабъ и при изслѣдованіи пользоваться нашими мыслями и мнѣніями; путемъ отбрасыванія ихъ мы достигаемъ разсмотрѣнія вещи такъ, какъ она существуетъ въ самой себѣ и для себя.
Но присоединеніе нашей личной работы излишне не только съ той стороны, что понятіе и предметъ, масштабъ и изслѣдуемое, находятся въ самомъ сознаніи; мы освобождаемся также отъ труда сравненія обоихъ и собственнаго изслѣдованія. Поэтому, въ виду того, что сознаніе само себя изслѣдуетъ, намъ остается съ этой стороны только чистое наблюденіе. Сознаніе, съ одной стороны, есть сознаніе предмета, а, съ другой, — сознаніе себя самого: сознаніе того, что для него является
бытия чего-либо для сознания есть знание. Но от этого бытия для другого мы различаем бытие в себе; бытие же, отнесенное к знанию, равным образом отличается от него и устанавливается как сущее также вне этого отношения; сторона этого бытия в себе называется истиной. Нас здесь не касается, что собственно в этих определениях заключается; так как являющееся знание есть наш предмет, то и его определения также принимаются в том виде, как они непосредственно представляются, и хорошо, что они представляются так, как они схвачены.
Если мы исследуем теперь истину знания, то, по-видимому, мы рассматриваем ее с той стороны, чем она является в себе. Однако, в этом исследовании знание есть наш предмет, оно существует для нас, и существование в себе того, что получалось бы, было бы более его бытием для нас; то, что мы утверждали бы как его сущность, было бы не его истиной, но только нашим знанием о нём. Сущность или масштаб заключался бы в нас, и то, что с ним сравнивалось бы и о чём путем этого сравнения должно вынести решение, пе признавало бы его необходимым.
Но природа исследуемого предмета возвышается над этим разделением или этой иллюзией заранее предположенного разделения. Сознание дает для себя масштаб в себе самом, и исследование благодаря этому становится сравнением себя с самим еобою, так как только что сделанное различие падает в него. В сознании одно существует для другого, т. е. имеет вообще определенность момента знания в нём; вместе с тем это другое существует не только для того, с чем соотносится, но также и вне этого отношения, или в себе, образуя момент истины. Таким образом, в том, что сознание внутри себя признает за существование в себе и за истинное, мы имеем масштаб, устанавливаемый самим сознанием для того, чтобы измерять свое знание. Если мы назовем знание понятием, сущность или истинное сущим или предметом, то исследование состоит в том, чтобы посмотреть, сооответствует ли понятие предмету. Если же мы назовем сущность или бытие в себе предмета понятием и, наоборот, будем понимать под предметом его, как предмет, т. е. так, как он существует для другого, то исследование будет состоять в том, чтобы посмотреть, соответствует ли предмет своему понятию. Очевидно, что оба тожественны, но существенное заключается в том, чтобы сохранить это для всего исследования, чтобы эти оба момента, понятие и предмет, бытие друг для друга (Füreinanderessein) и бытие в себе самом, сами падали в исследуемое знание, и, следовательно, не было бы необходимости употреблять масштаб и при исследовании пользоваться нашими мыслями и мнениями; путем отбрасывания их мы достигаем рассмотрения вещи так, как она существует в самой себе и для себя.
Но присоединение нашей личной работы излишне не только с той стороны, что понятие и предмет, масштаб и исследуемое, находятся в самом сознании; мы освобождаемся также от труда сравнения обоих и собственного исследования. Поэтому, в виду того, что сознание само себя исследует, нам остается с этой стороны только чистое наблюдение. Сознание, с одной стороны, есть сознание предмета, а, с другой, — сознание себя самого: сознание того, что для него является
