естественною жизнью, не можетъ посредствомъ себя самого выйти за границы своего непосредственнаго наличнаго бытія, но другимъ оно можетъ быть вытѣснено за эти предѣлы, и наступленіе такого состоянія есть его смерть. Но сознаніе для себя самого представляетъ собою понятіе, благодаря этому оно непосредственно поднимается надъ ограниченнымъ и, такъ какъ это ограниченное принадлежитъ ему, надъ самимъ собою; если бы для сознанія вмѣстѣ съ единичнымъ выступало потустороннее, то оно такъ же, какъ въ пространственномъ созерцаніи, находилось бы только рядомъ съ ограниченнымъ. Сознаніе, такимъ образомъ, отъ себя самого терпитъ насиліе, препятствующее ограниченному удовлетворенію. При ощущеніи этого насилія боязнь передъ истиной можетъ отступить назадъ, и останется только стремленіе сохранить то, чему грозитъ гибель. Но эта боязнь не можетъ найти покоя, какъ въ томъ случаѣ, если она пожелаетъ остаться въ состояніи безсмысленной инертности — мысль уничтожитъ отсутствіе мысли, и ея безпокойство нарушитъ инертность, — такъ и въ томъ, если она приметъ форму сентиментальности, обѣщая все одобрить въ своемъ родѣ, — это увѣреніе равнымъ образомъ подвергается насилію разума, который именно постольку чему-либо отказываетъ въ одобреніи, поскольку оно существуетъ какъ родъ. Наконецъ, страхъ передъ истиной можетъ прикрыться отъ себя и отъ другихъ иллюзіей, будто именно горячее рвеніе къ самой наукѣ дѣлаетъ труднымъ, даже невозможнымъ найти другую истину помимо единственной истины суетнаго міра, будто оно создаетъ невозможность подняться надъ мыслями, получаемыми путемъ собственнаго размышленія или отъ другихъ; это суетное сознаніе умѣетъ каждую истину сдѣлать суетной, возвратиться отсюда въ себя и наслаждаться собственнымъ разсудкомъ, владѣющимъ искусствомъ уничтожить всегда всѣ мысли и вмѣсто всякаго содержанія найти только скудное <я>; оно несетъ съ собою удовлетвореніе, которое должно быть покинуто, такъ какъ оно избѣгаетъ всеобщаго и ищетъ только бытія для себя. ъ
Теперь, когда мы предварительно и въ общихъ чертахъ изложили форму и необходимость прогресса, можетъ быть полезно еще сказать нѣсколько словъ о методѣ изложенія. Это изложеніе, представленное въ видѣ отношенія науки къ являющемуся знанію и въ видѣ изысканія и изслѣдованія реальности познанія, повидимому должно имѣть какую-либо предпосылку, положенную въ основаніе въ качествѣ маештаба. Изслѣдованіе состоитъ въ приложеніи принятаго масштаба къ изслѣдуемому матеріалу, и въ получающемся равенствѣ или неравенствѣ того, что изслѣдуется, съ этимъ масштабомъ заключается рѣшеніе, правильно оно или неправильно; масштабъ же вообще, а также наука, если бы она была масштабомъ, принимаются при этомъ за сущность, за сущее въ себѣ. Но здѣсь, гдѣ наука выступаетъ впервые, ни она сама, ни что-либо другое не сформировались еще какъ сущность или какъ сущее въ себѣ, между тѣмъ, безъ этого, повидимому, никакое изслѣдованіе не можетъ совершиться.
Это противорѣчіе и возможность его устраненія опредѣленнѣе выступаютъ, если вспомнить объ отвлеченныхъ опредѣленіяхъ знанія и истины въ томъ видѣ, какъ они даются въ сознаніи. Именно, сознаніе различаетъ отъ себя нѣчто, къ чему оно вмѣстѣ съ тѣмъ относится, другими словами это можно такъ выразить, что нѣчто существуетъ для сознанія, и опредѣленная сторона этого отношенія или
естественною жизнью, не может посредством себя самого выйти за границы своего непосредственного наличного бытия, но другим оно может быть вытеснено за эти пределы, и наступление такого состояния есть его смерть. Но сознание для себя самого представляет собою понятие, благодаря этому оно непосредственно поднимается над ограниченным и, так как это ограниченное принадлежит ему, над самим собою; если бы для сознания вместе с единичным выступало потустороннее, то оно так же, как в пространственном созерцании, находилось бы только рядом с ограниченным. Сознание, таким образом, от себя самого терпит насилие, препятствующее ограниченному удовлетворению. При ощущении этого насилия боязнь перед истиной может отступить назад, и останется только стремление сохранить то, чему грозит гибель. Но эта боязнь не может найти покоя, как в том случае, если она пожелает остаться в состоянии бессмысленной инертности — мысль уничтожит отсутствие мысли, и её беспокойство нарушит инертность, — так и в том, если она примет форму сентиментальности, обещая всё одобрить в своем роде, — это уверение равным образом подвергается насилию разума, который именно постольку чему-либо отказывает в одобрении, поскольку оно существует как род. Наконец, страх перед истиной может прикрыться от себя и от других иллюзией, будто именно горячее рвение к самой науке делает трудным, даже невозможным найти другую истину помимо единственной истины суетного мира, будто оно создает невозможность подняться над мыслями, получаемыми путем собственного размышления или от других; это суетное сознание умеет каждую истину сделать суетной, возвратиться отсюда в себя и наслаждаться собственным рассудком, владеющим искусством уничтожить всегда все мысли и вместо всякого содержания найти только скудное <я>; оно несет с собою удовлетворение, которое должно быть покинуто, так как оно избегает всеобщего и ищет только бытия для себя. ъ
Теперь, когда мы предварительно и в общих чертах изложили форму и необходимость прогресса, может быть полезно еще сказать несколько слов о методе изложения. Это изложение, представленное в виде отношения науки к являющемуся знанию и в виде изыскания и исследования реальности познания, по-видимому должно иметь какую-либо предпосылку, положенную в основание в качестве маештаба. Исследование состоит в приложении принятого масштаба к исследуемому материалу, и в получающемся равенстве или неравенстве того, что исследуется, с этим масштабом заключается решение, правильно оно или неправильно; масштаб же вообще, а также наука, если бы она была масштабом, принимаются при этом за сущность, за сущее в себе. Но здесь, где наука выступает впервые, ни она сама, ни что-либо другое не сформировались еще как сущность или как сущее в себе, между тем, без этого, по-видимому, никакое исследование не может совершиться.
Это противоречие и возможность его устранения определеннее выступают, если вспомнить об отвлеченных определениях знания и истины в том виде, как они даются в сознании. Именно, сознание различает от себя нечто, к чему оно вместе с тем относится, другими словами это можно так выразить, что нечто существует для сознания, и определенная сторона этого отношения или
