будто производитъ только непосредственное и, слѣдовательно, не требующее труда отношеніе. Если же изслѣдованіе познанія, которое мм представляемъ какъ среду, учитъ насъ закону преломленія въ ней лучей, то безполезно отбрасывать въ результатѣ это преломленіе, такъ какъ не преломленіе луча, а самъ лучъ, посредствомъ котораго касается насъ истина, представляетъ собою познаніе, и отвлечься отъ него, это значило бы харавтеризировать только чистое направленіе или пустое мѣсто.
Между тѣмъ, если опасеніе впасть въ заблужденіе вноситъ недовѣріе въ науку, которая безъ подобнаго рода сомнѣній подходитъ къ самому дѣлу и дѣйствительно познаетъ, то нельзя не обратить вниманія на то, почему, наоборотъ, не подвергнутъ недовѣрію ѳто недовѣріе и не подумаютъ, что страхъ ошибиться уже самъ заблужденіе. Въ дѣйствительности онъ предполагаетъ нѣчто и притомъ далеко не истинное, и свои сомнѣнія и слѣдствія основываетъ на томъ, что само еще требуетъ изслѣдованія относительно его истинности. Именно, онъ предполагаетъ представленія о познаніи, какъ орудіи и средѣ, а также различіе насъ самихъ отъ этого познанія, главнымъ же образомъ то, что абсолютное стоитъ на одной сторонѣ, а познаніе на другой, существуя для себя и раздѣльно отъ абсолюта, и тѣмъ не менѣе, однако, представляя собою нѣчто реальное, т.-е., слѣдовательно, онъ предполагаетъ, что познаніе, которое, находясь внѣ абсолюта, находится также и внѣ истины, однако истинно, — допущеніе, благодаря которому то, чтб называется страхомъ передъ заблужденіемъ, скорѣе познается какъ страхъ передъ истиной.
Это слѣдствіе вытекаетъ изъ того, что абсолютное только истинно, или истинное только абсолютно. Оно можетъ быть отклонено путемъ установленія различія, сводящагося къ тому, что познаніе, хотя и не познаетъ абсолюта, какъ желаетъ наука, однако также истинно, и что познаніе вообще, если оно и не способно схватить абсолюта, однако можетъ быть способно къ другой истинѣ. Но мы видимъ, какъ постепенно такія изворотливыя разсужденія сводятся къ установленію темнаго различія между абсолютно истиннымъ и прочимъ истиннымъ, а абсолютъ, познаніе и прочее оказываются словами, предполагающими значеніе, котораго прежде надо достигнуть.
Не стоитъ возиться съ подобнаго рода безполезными представленіями и опредѣленіями познанія, какъ орудія для овладѣнія абсолютнымъ или какъ среды, посредствомъ которой мы созерцаемъ истину, и т. д., т.-е. съ отношеніями, къ которымъ сводятся всѣ эти представленія о познаніи, раздѣльномъ отъ абсолюта, и объ абсолютѣ, раздѣльномъ отъ познанія. Не стоитъ мучиться съ отговорками, которыя почерпаетъ наука въ своемъ безсиліи изъ предпосылки такихъ отношеній ради того, чтобы освободить себя отъ научнаго труда и вмѣстѣ съ тѣмъ сохранить видъ строгаго и ревностнаго старанія. Вмѣсто того, чтобы мучиться съ отвѣтами на все это, можно эти представленія, какъ случайныя и произвольныя, прямо отбросить, и связанное съ этимъ употребленіе словъ абсолютъ, познаніе, объективное и субъективное и безчисленное множество другихъ, значеніе которыхъ предполагается общеизвѣстнымъ, можетъ разсматриваться даже какъ обманъ. Вмѣсто увѣренія, что, съ одной стороны, ихъ значеніе общеизвѣстно, съ другой, что ихъ понятіе имѣется, кажется, прежде слѣдовало бы сдѣлать главное, именно, дать это понятіе. Наоборотъ, съ большимъ нравомъ можно избавиться отъ труда дѣлать вообще замѣчаніе о такихъ нред-
будто производит только непосредственное и, следовательно, не требующее труда отношение. Если же исследование познания, которое мм представляем как среду, учит нас закону преломления в ней лучей, то бесполезно отбрасывать в результате это преломление, так как не преломление луча, а сам луч, посредством которого касается нас истина, представляет собою познание, и отвлечься от него, это значило бы харавтеризировать только чистое направление или пустое место.
Между тем, если опасение впасть в заблуждение вносит недоверие в науку, которая без подобного рода сомнений подходит к самому делу и действительно познает, то нельзя не обратить внимания на то, почему, наоборот, не подвергнут недоверию фто недоверие и не подумают, что страх ошибиться уже сам заблуждение. В действительности он предполагает нечто и притом далеко не истинное, и свои сомнения и следствия основывает на том, что само еще требует исследования относительно его истинности. Именно, он предполагает представления о познании, как орудии и среде, а также различие нас самих от этого познания, главным же образом то, что абсолютное стоит на одной стороне, а познание на другой, существуя для себя и раздельно от абсолюта, и тем не менее, однако, представляя собою нечто реальное, т. е., следовательно, он предполагает, что познание, которое, находясь вне абсолюта, находится также и вне истины, однако истинно, — допущение, благодаря которому то, чтб называется страхом перед заблуждением, скорее познается как страх перед истиной.
Это следствие вытекает из того, что абсолютное только истинно, или истинное только абсолютно. Оно может быть отклонено путем установления различия, сводящегося к тому, что познание, хотя и не познает абсолюта, как желает наука, однако также истинно, и что познание вообще, если оно и не способно схватить абсолюта, однако может быть способно к другой истине. Но мы видим, как постепенно такие изворотливые рассуждения сводятся к установлению темного различия между абсолютно истинным и прочим истинным, а абсолют, познание и прочее оказываются словами, предполагающими значение, которого прежде надо достигнуть.
Не стоит возиться с подобного рода бесполезными представлениями и определениями познания, как орудия для овладения абсолютным или как среды, посредством которой мы созерцаем истину, и т. д., т. е. с отношениями, к которым сводятся все эти представления о познании, раздельном от абсолюта, и об абсолюте, раздельном от познания. Не стоит мучиться с отговорками, которые почерпает наука в своем бессилии из предпосылки таких отношений ради того, чтобы освободить себя от научного труда и вместе с тем сохранить вид строгого и ревностного старания. Вместо того, чтобы мучиться с ответами на всё это, можно эти представления, как случайные и произвольные, прямо отбросить, и связанное с этим употребление слов абсолют, познание, объективное и субъективное и бесчисленное множество других, значение которых предполагается общеизвестным, может рассматриваться даже как обман. Вместо уверения, что, с одной стороны, их значение общеизвестно, с другой, что их понятие имеется, кажется, прежде следовало бы сделать главное, именно, дать это понятие. Наоборот, с большим нравом можно избавиться от труда делать вообще замечание о таких нред-
