зовать матеріалъ другой части чистой математики, то оно представляетъ собою' налично существующее понятіе. Принципъ величины, различія, не постигнутаго въі понятіи, и принципъ равенства, абстрактнаго безжизненнаго единства, не могутъ сочетаться съ чистымъ безпокойствомъ жизни и абсолютнымъ различіемъ. Эта отрицательность, слѣдовательно, только какъ парализованная, именно какъ единое, становится вторымъ матеріаломъ математическаго познанія, которое, представляя собою внѣшнее дѣланіе, сводитъ движущее самое себя начало до степени матеріала ради ioroj чтобы получить въ немъ безразличное, внѣшнее, безжизненное содержаніе.
3. Наоборотъ, философія не разсматриваетъ несущественнаго опредѣленія, но обсуждаетъ опредѣленіе только при условіи, если оно существенное; ея сферой п содержаніемъ является не абстрактное или недѣйствительное, а дѣйствительное, само себя утверждающее и живущее въ себѣ, наличное бытіе въ его понятіи. Оно представляетъ собою нроцессъ, который самъ производитъ свои элементы и пробѣгаетъ ихъ; это полное движеніе образуетъ положительное и его истину. Она,j такимъ образомъ, заключаетъ въ себѣ также отрицательное, то, что было бы названо ложнымъ, если бы оно разсматривалось какъ такое, отъ чего можно отвлечься. Вѣрнѣе, само пропадающее слѣдуетъ разсматривать какъ существенное, не въ опредѣленіи устойчиваго, отрѣзаннаго отъ истиннаго, находящагося внѣ его, при чемъ неизвѣстно, куда его помѣстить; точно также и истинное не слѣдуетъ понимать какъ мертвое положительное, находящееся по другую сторону. Явленіе представляетъ собою возникновеніе и пропаданіе, послѣднія сами не возникаютъ и не пропадаютъ, но существуютъ въ себѣ и образуютъ дѣйствительность и движеніе жизни истины.
Истинное такимъ образомъ есть вакхическое опьяненіе, при которомъ ни одинъ членъ не пьянъ; и такъ какъ оно непосредственно сметаетъ каждаго, если онъ обособляется, то это опьяненіе представляетъ собою также безмятежный и простой покой. Въ такомъ движеніи,^ правда, отдѣльныя формы духа не существуютъ какъ опредѣленныя идеи, но онѣ являются настолько же положительными необходимыми моментами, какъ и отрицательными пропадающими. Въ цѣломъ движенія, понятомъ какъ покой, то, что въ немъ различаетъ себя и порождаетъ особое наличное бытіе, вспоминается, сохраняется; его наличное бытіе есть знаніе о самомъ себѣ, какъ и, наоборотъ, знаніе о самомъ себѣ непосредственно представляетъ собою наличное бытіе.
Могло бы казаться необходимымъ заранѣе многое сказать о методѣ этого движенія или науки. Но его понятіе заключено уже въ сказанномъ, и его изложеніе принадлежитъ логикѣ или, вѣрнѣе, есть она сама. Методъ есть не что иное, какъ возведеніе цѣлаго, представленнаго въ его чистой существенности.
Основываясь на томъ, что до сихъ норъ пользуется извѣстностью, мы должны сознать, что система представленій, относящихся къ философскому методу, принадлежитъ далекому прошлому. Если это утвержденіе звучитъ нѣсколько хвастливо или революціонно, отъ какого тона я далекъ, то слѣдуетъ подумать о томъ, что научное государство, возведенное на математикѣ,- — изъ объясненій, подраздѣленій, аксіомъ, рядовъ теоремъ, ихъ доказательствъ, основоположеній, и слѣдствій и заключеній изъ нихъ — уже по самой задачѣ своей, по крайней мѣрѣ, устарѣло. Если его непригодность ясно и не сознается, зато и пользуются имъ теперь мало или совсѣмъ не пользуются; если оно и не заслуживаетъ неодобренія, то, однако, не пользуется и любовью.
зовать материал другой части чистой математики, то оно представляет собою' налично существующее понятие. Принцип величины, различия, не постигнутого вы понятии, и принцип равенства, абстрактного безжизненного единства, не могут сочетаться с чистым беспокойством жизни и абсолютным различием. Эта отрицательность, следовательно, только как парализованная, именно как единое, становится вторым материалом математического познания, которое, представляя собою внешнее делание, сводит движущее самое себя начало до степени материала ради ioroj чтобы получить в нём безразличное, внешнее, безжизненное содержание.
3. Наоборот, философия не рассматривает несущественного определения, но обсуждает определение только при условии, если оно существенное; её сферой п содержанием является не абстрактное или недействительное, а действительное, само себя утверждающее и живущее в себе, наличное бытие в его понятии. Оно представляет собою нроцесс, который сам производит свои элементы и пробегает их; это полное движение образует положительное и его истину. Она,j таким образом, заключает в себе также отрицательное, то, что было бы названо ложным, если бы оно рассматривалось как такое, от чего можно отвлечься. Вернее, само пропадающее следует рассматривать как существенное, не в определении устойчивого, отрезанного от истинного, находящегося вне его, при чём неизвестно, куда его поместить; точно также и истинное не следует понимать как мертвое положительное, находящееся по другую сторону. Явление представляет собою возникновение и пропадание, последние сами не возникают и не пропадают, но существуют в себе и образуют действительность и движение жизни истины.
Истинное таким образом есть вакхическое опьянение, при котором ни один член не пьян; и так как оно непосредственно сметает каждого, если он обособляется, то это опьянение представляет собою также безмятежный и простой покой. В таком движении,^ правда, отдельные формы духа не существуют как определенные идеи, но они являются настолько же положительными необходимыми моментами, как и отрицательными пропадающими. В целом движения, понятом как покой, то, что в нём различает себя и порождает особое наличное бытие, вспоминается, сохраняется; его наличное бытие есть знание о самом себе, как и, наоборот, знание о самом себе непосредственно представляет собою наличное бытие.
Могло бы казаться необходимым заранее многое сказать о методе этого движения или науки. Но его понятие заключено уже в сказанном, и его изложение принадлежит логике или, вернее, есть она сама. Метод есть не что иное, как возведение целого, представленного в его чистой существенности.
Основываясь на том, что до сих нор пользуется известностью, мы должны сознать, что система представлений, относящихся к философскому методу, принадлежит далекому прошлому. Если это утверждение звучит несколько хвастливо или революционно, от какого тона я далек, то следует подумать о том, что научное государство, возведенное на математике,- — из объяснений, подразделений, аксиом, рядов теорем, их доказательств, основоположений, и следствий и заключений из них — уже по самой задаче своей, по крайней мере, устарело. Если его непригодность ясно и не сознается, зато и пользуются им теперь мало или совсем не пользуются; если оно и не заслуживает неодобрения, то, однако, не пользуется и любовью.
