принимаетъ человѣческой формы. Но культъ этотъ кладетъ основаніе этому откровенію и выдѣляетъ его моменты. Здѣсь выражается отвлеченный моментъ живого воплощенія сущности, какъ прежде единство обоихъ моментовъ въ безсознательномъ упоеніи. Человѣкъ, слѣдовательно, ставитъ на мѣсто статуи себя самого, какъ форму, переработанную и воспитанную до совершенно свободнаго движенія, подобно тому, какъ статуя является совершенно свободнымъ покоемъ. Если всякій единичный можетъ выступить хотя бы въ качествѣ факелоносца, то среди нихъ выдѣляется одинъ, который придаетъ движенію правильность и оформленность и является текучей силой всѣхъ членовъ; онъ является одухотвореннымъ живымъ произведеніемъ искусства, сочетающимъ съ красотой своей силу; ему принадлежитъ уборъ, которымъ прежде украшали статую, какъ признаніе его силы и какъ честь быть среди своего народа, вмѣсто каменнаго бога, высшимъ воплощеннымъ представленіемъ сущности.
Въ обоихъ представленіяхъ, о которыхъ только что говорилось, находится единство самосознанія и. духовной сущности, но имъ все же еще аедостаетъ равновѣсія. Въ вакхическомъ восторгѣ самость находится внѣ себя, въ прекрасной же тѣлесности она есть духовная сущность. Вакхическая смута сознанія и дикое его бормотаніе должны быть приняты въ ясное наличное бытіе этой тѣлесности, а неодухотворенная ясность послѣдней должна сочетаться съ глубиной вакхическаго восторга. Совершенная сфера, въ которой внутреннее такъ же внѣшне, какъ внѣшнее внутренне, есть вновь слово, но это — не единичное и совершенно случайное въ своемъ содержаніи слово оракула, и не полные чувства и восхваляющіе только единичнаго бога гимны, и не безсодержательный лепетъ вакхическаго неистовства. Слово пріобрѣло свое ясное и всеобщее содержаніе; свое ясное содержаніе, ибо художникъ переработалъ себя изъ перваго вполнѣ субстанціальнаго вдохновенія до формы, которая есть его собственное, проникнутое во всѣхъ своихъ движеніяхъ самостоятельной душой и съ нимъ живущее наличное бытіе, — свое всеобщее содержаніе, ибо въ этомъ празднествѣ, которое есть честь и слава людей, исчезаетъ односторонность статуй, которыя содержатъ только одинъ національный духъ, т.-е. опредѣленный характеръ божественнаго. Прекрасный воинъ есть, конечно, честь и слава своего народа, но онъ есть тѣлесная единичность, въ которой исчезаетъ ясность и строгость значенія и внутренній характеръ духа, заключающаго въ себѣ особую жизнь, требованія, нужды и нравы своего народа. Въ этомъ воплощеніи въ полную тѣлесность духъ отвергъ особыя впечатлѣнія и отзвуки природы, заключавшіеся въ немъ, какъ въ дѣйствительномъ духѣ народа. Поэтому его народъ уже не сознаетъ въ духѣ своей обособленности, но скорѣе отказъ отъ нея и всеобщность своего человѣческаго наличнаго бытія.
с. Духовное произведеніе искусства.
Духъ такихъ народовъ, которые сознаютъ форму евоей сущности въ особомъ животномъ, сливается въ единство; такъ соединяются особые прекрасные духи народовъ въ одинъ пантеонъ, сфера и обитель котораго есть слово. Чистое созерцаніе себя еамого, какъ всеобщей человѣчности, въ дѣйствительности духа народа елѣ-
принимает человеческой формы. Но культ этот кладет основание этому откровению и выделяет его моменты. Здесь выражается отвлеченный момент живого воплощения сущности, как прежде единство обоих моментов в бессознательном упоении. Человек, следовательно, ставит на место статуи себя самого, как форму, переработанную и воспитанную до совершенно свободного движения, подобно тому, как статуя является совершенно свободным покоем. Если всякий единичный может выступить хотя бы в качестве факелоносца, то среди них выделяется один, который придает движению правильность и оформленность и является текучей силой всех членов; он является одухотворенным живым произведением искусства, сочетающим с красотой своей силу; ему принадлежит убор, которым прежде украшали статую, как признание его силы и как честь быть среди своего народа, вместо каменного бога, высшим воплощенным представлением сущности.
В обоих представлениях, о которых только что говорилось, находится единство самосознания и. духовной сущности, но им всё же еще аедостает равновесия. В вакхическом восторге самость находится вне себя, в прекрасной же телесности она есть духовная сущность. Вакхическая смута сознания и дикое его бормотание должны быть приняты в ясное наличное бытие этой телесности, а неодухотворенная ясность последней должна сочетаться с глубиной вакхического восторга. Совершенная сфера, в которой внутреннее так же внешне, как внешнее внутренне, есть вновь слово, но это — не единичное и совершенно случайное в своем содержании слово оракула, и не полные чувства и восхваляющие только единичного бога гимны, и не бессодержательный лепет вакхического неистовства. Слово приобрело свое ясное и всеобщее содержание; свое ясное содержание, ибо художник переработал себя из первого вполне субстанциального вдохновения до формы, которая есть его собственное, проникнутое во всех своих движениях самостоятельной душой и с ним живущее наличное бытие, — свое всеобщее содержание, ибо в этом празднестве, которое есть честь и слава людей, исчезает односторонность статуй, которые содержат только один национальный дух, т. е. определенный характер божественного. Прекрасный воин есть, конечно, честь и слава своего народа, но он есть телесная единичность, в которой исчезает ясность и строгость значения и внутренний характер духа, заключающего в себе особую жизнь, требования, нужды и нравы своего народа. В этом воплощении в полную телесность дух отверг особые впечатления и отзвуки природы, заключавшиеся в нём, как в действительном духе народа. Поэтому его народ уже не сознает в духе своей обособленности, но скорее отказ от неё и всеобщность своего человеческого наличного бытия.
с. Духовное произведение искусства.
Дух таких народов, которые сознают форму евоей сущности в особом животном, сливается в единство; так соединяются особые прекрасные духи народов в один пантеон, сфера и обитель которого есть слово. Чистое созерцание себя еамого, как всеобщей человечности, в действительности духа народа еле-
