движеніе, находящее покой и устойчивость въ простотѣ достовѣрнаго для себя духа. Завершеніе нравственности въ свободномъ самосознаніи и судьба нравственнаго міра есть поэтому въ себя вернувшаяся индивидуальность, абсолютное легкомысліе нравственнаго духа, который растворилъ въ себѣ всѣ крѣпкія различія своей устойчивости и массы своего органическаго расчлененія и достигъ въ совершенномъ довѣріи къ себѣ неограниченной радости и свободнѣйшаго наслажденія самимъ собою. Эта простая достовѣрность духа въ себѣ — двойственна. Опа есть спокойная устойчивость и прочная истина, равно какъ абсолютное безпокойство и гибель нравственности. Эта достовѣрность, однако, приводитъ къ гибели нравственности, потому что истина нравственнаго духа есть еще только субстанціальная сущность и довѣріе, въ которыхъ самость не знаетъ еще себя какъ свободную единичность, и которыя поэтому пропадаютъ въ этомъ внутреннемъ или въ освобожденіи самости. Такъ какъ теперь подорвано довѣріе и субстанція народа подавлена въ себѣ, то духъ, бывшій центромъ неустойчивыхъ крайностей, перешелъ уже въ крайность самосознанія, постигающаго себя какъ сущность. Самосознаніе же есть въ себѣ достовѣрный духъ, который печалится о потерѣ своего міра и свою сущность, возвышенную надъ дѣйствительностью, выводитъ теперь изъ чистой самости.
Въ эту эпоху появляется абсолютное искусство. Раньше оно было инстинктивной работой, которая, будучи погружена въ наличное бытіе, выходитъ изъ него и въ него вникаетъ; она не имѣетъ своей субстанціи въ свободной нравственности, а потому не имѣетъ и свободной духовной дѣятельности для творящей самости. Позже духъ возносится надъ искусствомъ, чтобы достичь своего высшаго выраженія; а именно — чтобы не только сдѣлаться рожденной изъ самости субстанціей, но чтобы сдѣлаться этой самостью, изображая себя, какъ предметъ, не только произвести себя изъ своею понятія, но сдѣлать формой самое свое понятіе такъ, чтобы понятіе и порожденное произведеніе искусства взаимно знали другъ друга тожественными.
Такъ какъ, слѣдовательно, нравственная субстанція возвращается изъ своего наличнаго бытія въ свое чистое самосознаніе, то послѣднее есть сторона понятія или дѣятельности, съ помощью которой духъ производитъ себя, какъ предметъ. Теперь нравственная субстанція есть чистая форма, потому что единичный въ нравственномъ послушаніи и служеніи обработалъ для себя всякое безсознательное наличное бытіе и устойчивое опредѣленіе такъ, что сама субстанція сдѣлалась текучей сущностью. Эта форма есть ночь, въ которой субстанція измѣнилась и сдѣлалась субъектомъ; изъ этой ночи чистой собственной достовѣрности возстаетъ нравственный духъ, какъ форма, освобожденная отъ природы и своего непосредственнаго наличнаго бытія.
Существованіе чистаго понятія, въ которое перешелъ духъ изъ своего тѣла, есть индивидъ, котораго духъ выбираетъ для себя, какъ сосудъ своего страданія. Духъ для индивида является его всеобщностью и властью отъ которой индивидъ претерпѣваетъ насиліе, онъ есть паѳосъ для индивида, подчиняясь которому его самосознаніе теряетъ свою свободу. Но эта положительная власть всеобщности преодолѣвается чистой самостью индивида, какъ отрицательной силой. Эта чистая дѣя-
движение, находящее покой и устойчивость в простоте достоверного для себя духа. Завершение нравственности в свободном самосознании и судьба нравственного мира есть поэтому в себя вернувшаяся индивидуальность, абсолютное легкомыслие нравственного духа, который растворил в себе все крепкие различия своей устойчивости и массы своего органического расчленения и достиг в совершенном доверии к себе неограниченной радости и свободнейшего наслаждения самим собою. Эта простая достоверность духа в себе — двойственна. Опа есть спокойная устойчивость и прочная истина, равно как абсолютное беспокойство и гибель нравственности. Эта достоверность, однако, приводит к гибели нравственности, потому что истина нравственного духа есть еще только субстанциальная сущность и доверие, в которых самость не знает еще себя как свободную единичность, и которые поэтому пропадают в этом внутреннем или в освобождении самости. Так как теперь подорвано доверие и субстанция народа подавлена в себе, то дух, бывший центром неустойчивых крайностей, перешел уже в крайность самосознания, постигающего себя как сущность. Самосознание же есть в себе достоверный дух, который печалится о потере своего мира и свою сущность, возвышенную над действительностью, выводит теперь из чистой самости.
В эту эпоху появляется абсолютное искусство. Раньше оно было инстинктивной работой, которая, будучи погружена в наличное бытие, выходит из него и в него вникает; она не имеет своей субстанции в свободной нравственности, а потому не имеет и свободной духовной деятельности для творящей самости. Позже дух возносится над искусством, чтобы достичь своего высшего выражения; а именно — чтобы не только сделаться рожденной из самости субстанцией, но чтобы сделаться этой самостью, изображая себя, как предмет, не только произвести себя из своею понятия, но сделать формой самое свое понятие так, чтобы понятие и порожденное произведение искусства взаимно знали друг друга тожественными.
Так как, следовательно, нравственная субстанция возвращается из своего наличного бытия в свое чистое самосознание, то последнее есть сторона понятия или деятельности, с помощью которой дух производит себя, как предмет. Теперь нравственная субстанция есть чистая форма, потому что единичный в нравственном послушании и служении обработал для себя всякое бессознательное наличное бытие и устойчивое определение так, что сама субстанция сделалась текучей сущностью. Эта форма есть ночь, в которой субстанция изменилась и сделалась субъектом; из этой ночи чистой собственной достоверности восстает нравственный дух, как форма, освобожденная от природы и своего непосредственного наличного бытия.
Существование чистого понятия, в которое перешел дух из своего тела, есть индивид, которого дух выбирает для себя, как сосуд своего страдания. Дух для индивида является его всеобщностью и властью от которой индивид претерпевает насилие, он есть пафос для индивида, подчиняясь которому его самосознание теряет свою свободу. Но эта положительная власть всеобщности преодолевается чистой самостью индивида, как отрицательной силой. Эта чистая дея-
