пыя отношенія. Подъ вліяніемъ этого здѣсь но содержанію возникаетъ множество законовъ, а по формѣ — противорѣчащій силы знающаго сознанія и безсознательнаго. Что касается, во-первыхъ, многихъ долженствованій, то для моральнаго сознанія вообще имѣетъ значимость въ нихъ только чистый долгъ; многія должен ствованія, какъ многія, опредѣленны и потому, какъ таковыя, не представляютъ собою ничего святого для моральнаго сознанія. Но вслѣдствіе понятія поведенія, заключающаго въ себѣ многообразную дѣйствительность и поэтому многообразныя моральныя отношенія, ихъ необходимо разсматривать какъ существующія въ себѣ и для себя. Такъ какъ, далѣе, они могутъ быть только въ одномъ моральномъ сознаніи, то въ другомъ сознаніи они будутъ одновременно лишь тогда, когда для него только чистый долгъ является какъ чистый, сущій въ себѣ и для себя и святой.
Такимъ образомъ постулируется другое сознаніе, которое освящаетъ этн долженствованія или знаетъ и желаетъ ихъ въ качествѣ долженствованій. Въ нервомъ сознаніи чистый долгъ оказывается безразличнымъ ко всякому опредѣленному содержанію, долгъ является только этимъ безразличіемъ но отношенію къ содержанію. Для второго же сознанія столь же важно отношеніе къ поведенію и необходимость опредѣленнаго содержанія; такъ какъ для него долженствованія имѣютъ значимость опредѣленныхъ долженствованій, то для него содержаніе, какъ таковое, оказывается настолько же существеннымъ, какъ п форма, въ силу которой оно есть долгъ. Слѣдовательно, для этого сознанія всеобщее и особое находятся въ единствѣ, т.-е. его понятіе тожественно съ понятіемъ гармоніи моральности и блаженства. Ибо такая противоположность выражаетъ раздѣленіе равнаго себѣ моральнаго сознанія отъ дѣйствительности, которая, какъ множественное бытіе, противорѣчитъ иростой сущности долга. Но если первый постулатъ выражаетъ только существующую гармонію моральности и природы, такъ какъ въ немъ природа является отрицаніемъ самосознанія, моментомъ бытія, то здѣсь, напротивъ, это бытіе въ себѣ главнымъ образомъ полагается какъ сознаніе. Сущее имѣетъ теперь форму содержанія долга, т.-е. представляетъ собою опредѣленность въ опредѣленномъ долгѣ. Бытіе въ себѣ, слѣдовательно, есть единство такихъ сущностей, которыя, будучи простыми, являются сущностями мышленія и въ силу этого пребываютъ только въ одномъ сознаніи. Это единое сознаніе теперь уже является господиномъ и властителемъ міра, порождающимъ гармонію моральности и блаженства и въ то же время освящающимъ долженствованія въ ихъ множественности. Это значитъ только, что для сознанія чистаго долга опредѣленное не можетъ быть непосредственно святымъ; но такъ какъ чистый долгъ является безусловно необходимымъ для дѣйствительнаго поведенія, которое всегда опредѣленно, то его необходимость надаетъ внѣ этого сознанія въ другое, которое служитъ посредникомъ между опредѣленными долженствованіями и чистымъ долгомъ и является основаніемъ значимости первыхъ.
Въ дѣйствительномъ поступкѣ сознаніе дѣйствуетъ, какъ эта самость, какъ совершенно единичное; оно направлено на дѣйствительность, какъ таковую, и имѣетъ ее своей цѣлью, желая ее осуществить. Такимъ образомъ, долгъ вообще падаетъ внѣ сознанія въ другую сущность, которая является сознаніемъ и святымъ законодателемъ чистаго долга. Для поступающаго сознанія именно потому, что оно поступаетъ, непосредственно имѣетъ значимость иное, чѣмъ чистый долгъ; такимъ обра
пые отношения. Под влиянием этого здесь но содержанию возникает множество законов, а по форме — противоречащий силы знающего сознания и бессознательного. Что касается, во-первых, многих долженствований, то для морального сознания вообще имеет значимость в них только чистый долг; многие должен ствования, как многие, определенны и потому, как таковые, не представляют собою ничего святого для морального сознания. Но вследствие понятия поведения, заключающего в себе многообразную действительность и поэтому многообразные моральные отношения, их необходимо рассматривать как существующие в себе и для себя. Так как, далее, они могут быть только в одном моральном сознании, то в другом сознании они будут одновременно лишь тогда, когда для него только чистый долг является как чистый, сущий в себе и для себя и святой.
Таким образом постулируется другое сознание, которое освящает этн долженствования или знает и желает их в качестве долженствований. В нервом сознании чистый долг оказывается безразличным ко всякому определенному содержанию, долг является только этим безразличием но отношению к содержанию. Для второго же сознания столь же важно отношение к поведению и необходимость определенного содержания; так как для него долженствования имеют значимость определенных долженствований, то для него содержание, как таковое, оказывается настолько же существенным, как п форма, в силу которой оно есть долг. Следовательно, для этого сознания всеобщее и особое находятся в единстве, т. е. его понятие тожественно с понятием гармонии моральности и блаженства. Ибо такая противоположность выражает разделение равного себе морального сознания от действительности, которая, как множественное бытие, противоречит иростой сущности долга. Но если первый постулат выражает только существующую гармонию моральности и природы, так как в нём природа является отрицанием самосознания, моментом бытия, то здесь, напротив, это бытие в себе главным образом полагается как сознание. Сущее имеет теперь форму содержания долга, т. е. представляет собою определенность в определенном долге. Бытие в себе, следовательно, есть единство таких сущностей, которые, будучи простыми, являются сущностями мышления и в силу этого пребывают только в одном сознании. Это единое сознание теперь уже является господином и властителем мира, порождающим гармонию моральности и блаженства и в то же время освящающим долженствования в их множественности. Это значит только, что для сознания чистого долга определенное не может быть непосредственно святым; но так как чистый долг является безусловно необходимым для действительного поведения, которое всегда определенно, то его необходимость надает вне этого сознания в другое, которое служит посредником между определенными долженствованиями и чистым долгом и является основанием значимости первых.
В действительном поступке сознание действует, как эта самость, как совершенно единичное; оно направлено на действительность, как таковую, и имеет ее своей целью, желая ее осуществить. Таким образом, долг вообще падает вне сознания в другую сущность, которая является сознанием и святым законодателем чистого долга. Для поступающего сознания именно потому, что оно поступает, непосредственно имеет значимость иное, чем чистый долг; таким обра
