достовѣрности; между тѣмъ, такая точка зрѣнія не свойственна благоговѣйной вѣрѣ, и поэтому просвѣщеніе совершенно неправильно ей ее приписываетъ. Почитаемая ею сущность не есть ни камень, ни дерево, ни хлѣбъ, ни какая-нибудь другая преходящая чувственная вещь. Если просвѣщенію вздумается сказать, что предметъ вѣры есть также и чувственная вещь или даже, что онъ является ею въ себѣ и по истинѣ, то и вѣра, съ одной стороны, признаетъ такое "также", но чувственная вещь лежитъ внѣ области ея благоговѣнія; съ другой стороны, для гѣры вообіце не существуетъ въ себѣ нѣчто подобное камню и т. д., для нея только сущность чистаго мышленія существуетъ въ себѣ.
Второй моментъ есть отношеніе вѣры, какъ знающаго сознанія, къ этой сущности. Эта сущность является ей, какъ мыслящему чистому сознанію, непосредственно; но чистое сознаніе также есть посредствующее отношеніе достовѣрностл къ истинѣ, т.-е. отношеніе, представляющее собою основу вѣры. Для просвѣщенія же эта основа обращается также въ случайное знаніе о случайныхъ происшествіяхъ. Но основа знанія есть знающая всеобщность и въ своей истинности абсолютный духъ, который въ абстрактномъ чистомъ сознаніи или мышленіи, какъ таковомъ, есть только абсолютная сущность; какъ самосознаніе же, онъ есть знаніе о себѣ самомъ. Чистое умозрѣніе устанавливаетъ эту знающую всеобщность, простого сознающаго себя духа, какъ отрицаніе самосознанія. Оно само есть вполнѣ опосредствованное*, т.-е. себя съ собою посредствующее мышленіе, оно есть чистое знаніе; но такъ какъ чистое умозрѣніе пока еще есть чистое знаніе, которое себя еще не знаетъ, т.-е. для котораго еще не ясно вполнѣ, что оно есть это чистое посредствующее движеніе, то это движеніе, какъ и все, что есть оно само, представляется ему, какъ нѣчто иное, чѣмъ оно само. Такимъ образомъ, понятое въ своемъ осуществленіи, оно порождаетъ этотъ существенный для него моментъ; но этотъ моментъ кажется ему принадлежащимъ вѣрѣ и въ ея опредѣленности быть внѣшней по отношенію къ нему является какъ случайное знаніе объ обычныхъ происшествіяхъ исторіи. Такимъ образомъ просвѣщеніе совершенно произвольно приписываетъ религіозной вѣрѣ, будто-бы ея достовѣрность основывается на нѣкоторыхъ отдѣльныхъ историческихъ свидѣтельствахъ, которыя будучи разсматриваемы какъ таковыя, не имѣютъ въ своемъ содержаніи никакой достовѣрности, подобно газетнымъ извѣстіямъ, сообщающимъ о какомъ-нибудь происшествіи. Оно утверждаетъ, что ея достовѣрность основывается на случайномъ сохраненіи этихъ свидѣтельствъ на бумагѣ, а также на болѣе или менѣе умѣлой и честной передачѣ этихъ свидѣтельствъ съ одной бумаги на другую, и, наконецъ, на правильномъ пониманіи смысла мертвыхъ словъ и буквъ. На самомъ же дѣлѣ, вѣрѣ совершенно не нужно основывать свою достовѣрность на такихъ свидѣтельствахъ и случайныхъ фактахъ; въ своей достовѣрности она есть простодушное отношеніе къ своему абсолютному предмету, чистое знаніе о немъ, не примѣшивающее къ сознанію абсолютной сущности никакихъ буквъ, бумагъ и переписчиковъ и нисколько въ нихъ не нуждающееся. Но это сознаніе есть само себя посредствующее основаніе ея знанія; оно есть самъ духъ, свидѣтельствующій о себѣ, какъ въ глубинѣ единичнаго сознанія, такъ и посредствомъ всеобщей дѣйствительности вѣры всѣхъ въ него. Если же вѣра пытается дать историческое обоснованіе или, по мень
достоверности; между тем, такая точка зрения не свойственна благоговейной вере, и поэтому просвещение совершенно неправильно ей ее приписывает. Почитаемая ею сущность не есть ни камень, ни дерево, ни хлеб, ни какая-нибудь другая преходящая чувственная вещь. Если просвещению вздумается сказать, что предмет веры есть также и чувственная вещь или даже, что он является ею в себе и по истине, то и вера, с одной стороны, признает такое "также", но чувственная вещь лежит вне области её благоговения; с другой стороны, для геры вообице не существует в себе нечто подобное камню и т. д., для неё только сущность чистого мышления существует в себе.
Второй момент есть отношение веры, как знающего сознания, к этой сущности. Эта сущность является ей, как мыслящему чистому сознанию, непосредственно; но чистое сознание также есть посредствующее отношение достоверностл к истине, т. е. отношение, представляющее собою основу веры. Для просвещения же эта основа обращается также в случайное знание о случайных происшествиях. Но основа знания есть знающая всеобщность и в своей истинности абсолютный дух, который в абстрактном чистом сознании или мышлении, как таковом, есть только абсолютная сущность; как самосознание же, он есть знание о себе самом. Чистое умозрение устанавливает эту знающую всеобщность, простого сознающего себя духа, как отрицание самосознания. Оно само есть вполне опосредствованное*, т. е. себя с собою посредствующее мышление, оно есть чистое знание; но так как чистое умозрение пока еще есть чистое знание, которое себя еще не знает, т. е. для которого еще не ясно вполне, что оно есть это чистое посредствующее движение, то это движение, как и всё, что есть оно само, представляется ему, как нечто иное, чем оно само. Таким образом, понятое в своем осуществлении, оно порождает этот существенный для него момент; но этот момент кажется ему принадлежащим вере и в её определенности быть внешней по отношению к нему является как случайное знание об обычных происшествиях истории. Таким образом просвещение совершенно произвольно приписывает религиозной вере, будто бы её достоверность основывается на некоторых отдельных исторических свидетельствах, которые будучи рассматриваемы как таковые, не имеют в своем содержании никакой достоверности, подобно газетным известиям, сообщающим о каком-нибудь происшествии. Оно утверждает, что её достоверность основывается на случайном сохранении этих свидетельств на бумаге, а также на более или менее умелой и честной передаче этих свидетельств с одной бумаги на другую, и, наконец, на правильном понимании смысла мертвых слов и букв. На самом же деле, вере совершенно не нужно основывать свою достоверность на таких свидетельствах и случайных фактах; в своей достоверности она есть простодушное отношение к своему абсолютному предмету, чистое знание о нём, не примешивающее к сознанию абсолютной сущности никаких букв, бумаг и переписчиков и нисколько в них не нуждающееся. Но это сознание есть само себя посредствующее основание её знания; оно есть сам дух, свидетельствующий о себе, как в глубине единичного сознания, так и посредством всеобщей действительности веры всех в него. Если же вера пытается дать историческое обоснование или, по мень
