находитъ въ немъ себя, какъ данное сознаніе, какъ самосознаніе. Собственная достовѣрность того, кому я довѣряю, есть для меня достовѣрность меня самого; я узнаю въ немъ мое бытіе для себя, потому что онъ ето признаетъ, и оно для него является цѣлью и сущностью. Но довѣріе есть вѣра, потому что вѣрующее сознаніе непосредственно относится къ своему предмету и, такимъ образомъ, созерцаетъ его, какъ единое съ собою, какъ находящееся въ себѣ. Далѣе, такъ какъ для меня является предметомъ то, въ чемъ я узнаю самого себя, то я являюсь для себя вмѣстѣ съ тѣмъ вообще, какъ другое самосознаніе, т.-е. какъ такое, которое отчуждено отъ своей особой единичности, именно отъ своей естественности и случайности, но, съ одной стороны, пребываетъ самосознаніемъ, а, съ другой стороны, существеннымъ сознаніемъ, какъ чистое умозрѣніе. Однако, въ понятіи умозрѣнія заключается не только то, что сознаніе узнаетъ самого себя въ своемъ усматриваемомъ имъ предметѣ и, не покидая область мыслимаго и не возвращаясь изъ нея въ себя, имѣетъ себя здѣсь непосредственно, но оно сознаетъ себя также, какъ посредствующее движеніе, т.-е. какъ дѣланіе или порожденіе. Въ силу этого для него въ мысли находится его собственое единство, какъ самости и предмета. Это сознаніе есть также и вѣра; послушаніе и дѣланіе есть необходимый моментъ, благодаря которому осуществляется достовѣрность бытія въ абсолютной сущности. Это дѣланіе вѣры проявляется не только въ томъ, что имъ порождается сама абсолютная сущность. Абсолютная сущность вѣры на самомъ дѣлѣ не есть абстрактная сущность, находящаяся по ту сторону вѣрующаго сознанія, но она есть духъ прихода, единство абстрактной сущности и самосознанія. Дѣланіе прихода, направленное на то, чтобы сдѣлать абсолютную сущность этимъ духомъ прихода, представляетъ собою существенный моментъ; онъ является такимъ моментомъ только благодаря порожденію сознаніемъ или, скорѣе онъ порождается не безъ помощи сознанія; поскольку существенно порожденіе, постольку существенно и то, что сознаніе не есть единственная основа сущности, но представляетъ собою только одинъ моментъ. Сущность вмѣстѣ съ тѣмъ существуетъ въ себѣ и для себя.
Съ другой стороны, понятіе чистаго умозрѣнія есть нѣчто иное, чѣмъ его предметъ, потому что только это отрицательное опредѣленіе и образуетъ предметъ. Слѣдовательно, съ другой стороны, просвѣщеніе характеризуетъ сущность вѣры, какъ нѣчто, чуждое самосознанію, которое не представляетъ собою его сущности, но оказывается для него подкидышемъ. Однако, просвѣщеніе оказывается здѣсь неразумнымъ; вѣра познаетъ его, какъ рѣчи, которыя не знаютъ, что говорятъ, и совершенно не понимаютъ сути дѣла, когда говорятъ объ обманѣ духовенства и обольщеніи народа. Просвѣщеніе утверждаетъ здѣсь, будто бы фиглярствомъ обманывающаго духовенства сущность сознанія подмѣняется чѣмъ-то абсолютно чуждымъ и инымъ, и при этомъ прибавляетъ, что это иное и чуждое и есть сущность сознанія, что оно въ него вѣритъ, ему довѣряетъ и старается пріобрѣсти его благосклонность; — т.-е. сознаніе созерцаетъ въ немъ свою чистую сущность, какъ свою единичную и всеобщую индивидуальность, и посредствомъ своего дѣланія порождаетъ это единство самого себя со своей сущностью. И это-то, чуждое сознанію, просвѣщеніе непосредственно признаетъ за его интимнѣйшую собственность. Какъ же при этомъ оно можетъ говорить объ обманѣ и обольщеніи? Высказывая о вѣрѣ какъ
находит в нём себя, как данное сознание, как самосознание. Собственная достоверность того, кому я доверяю, есть для меня достоверность меня самого; я узнаю в нём мое бытие для себя, потому что он ето признает, и оно для него является целью и сущностью. Но доверие есть вера, потому что верующее сознание непосредственно относится к своему предмету и, таким образом, созерцает его, как единое с собою, как находящееся в себе. Далее, так как для меня является предметом то, в чём я узнаю самого себя, то я являюсь для себя вместе с тем вообще, как другое самосознание, т. е. как такое, которое отчуждено от своей особой единичности, именно от своей естественности и случайности, но, с одной стороны, пребывает самосознанием, а, с другой стороны, существенным сознанием, как чистое умозрение. Однако, в понятии умозрения заключается не только то, что сознание узнает самого себя в своем усматриваемом им предмете и, не покидая область мыслимого и не возвращаясь из неё в себя, имеет себя здесь непосредственно, но оно сознает себя также, как посредствующее движение, т. е. как делание или порождение. В силу этого для него в мысли находится его собственое единство, как самости и предмета. Это сознание есть также и вера; послушание и делание есть необходимый момент, благодаря которому осуществляется достоверность бытия в абсолютной сущности. Это делание веры проявляется не только в том, что им порождается сама абсолютная сущность. Абсолютная сущность веры на самом деле не есть абстрактная сущность, находящаяся по ту сторону верующего сознания, но она есть дух прихода, единство абстрактной сущности и самосознания. Делание прихода, направленное на то, чтобы сделать абсолютную сущность этим духом прихода, представляет собою существенный момент; он является таким моментом только благодаря порождению сознанием или, скорее он порождается не без помощи сознания; поскольку существенно порождение, постольку существенно и то, что сознание не есть единственная основа сущности, но представляет собою только один момент. Сущность вместе с тем существует в себе и для себя.
С другой стороны, понятие чистого умозрения есть нечто иное, чем его предмет, потому что только это отрицательное определение и образует предмет. Следовательно, с другой стороны, просвещение характеризует сущность веры, как нечто, чуждое самосознанию, которое не представляет собою его сущности, но оказывается для него подкидышем. Однако, просвещение оказывается здесь неразумным; вера познает его, как речи, которые не знают, что говорят, и совершенно не понимают сути дела, когда говорят об обмане духовенства и обольщении народа. Просвещение утверждает здесь, будто бы фиглярством обманывающего духовенства сущность сознания подменяется чем-то абсолютно чуждым и иным, и при этом прибавляет, что это иное и чуждое и есть сущность сознания, что оно в него верит, ему доверяет и старается приобрести его благосклонность; — т. е. сознание созерцает в нём свою чистую сущность, как свою единичную и всеобщую индивидуальность, и посредством своего делания порождает это единство самого себя со своей сущностью. И это-то, чуждое сознанию, просвещение непосредственно признает за его интимнейшую собственность. Как же при этом оно может говорить об обмане и обольщении? Высказывая о вере как
