сущностью; такимъ образомъ оно обрѣтаетъ въ самомъ себѣ свой собственный духъ. Такъ какъ форма этого движенія уже объяснена прежде, то теперь достаточно опредѣлить его содержаніе.
Слѣдовательно, благородное сознаніе относится здѣсь не къ предмету, какъ сущности вообще, во оно само есть бытіе для себя, которое ему является какъ нѣчто чуждое. Оно находитъ свою самость, какъ таковую, отчужденной, въ качествѣ предметной, устойчивой дѣйствительности, полученной имъ отъ другого устойчиваго бытія для себя. Его предметъ есть бытіе для себя, слѣдовательно, его собственный; но въ силу того, что это бытіе для себя есть предметъ, оно въ то же время есть непосредственно чуждая дѣйствительность, которая оказывается собственнымъ бытіемъ для себя, собственной волей, т.-е. оно видитъ свою самость во власти чуждой воли, отъ которой зависитъ, пожелаетъ ли эта воля ему уступить ее.
Самосознаніе можетъ не обращать вниманія на каждую отдѣльную сторону и сохраняетъ поэтому въ обязательствѣ по отношенію къ этой сторонѣ свою признан-ность и значимость въсебѣ, какъ для себя существующей сущности. Но здѣсь, съ точки зрѣнія своей чистой собственной дѣйствительности, или своего я, оно видитъ себя существующимъ во внѣ себя, какъ принадлежащее другому, видитъ свою личность, какъ таковую, зависящей отъ случайной личности другого, отъ случайности момента, произвола или даже безразличнаго обстоятельства. Въ правовомъ состояніи то, что заключается въ насиліи предметной сущности, является какъ случайное содержаніе, отъ котораго можно отвлечься, и насиліе не касается самости, какъ таковой, но скорѣе самость является признанной. Однако, самосознаніе разсматриваетъ здѣсь собственную достовѣрность, какъ лишенную сущности, чистую личность, какъ абсолютную безличность. Поэтому духъ его благодарности представляетъ собою чувство какъ глубокой порочности, такъ и столь же глубокаго возмущенія. Въ го время, какъ чистое я созерцаетъ себя во внѣ себя и видитъ себя раздробленнымъ, въ этой раздробленности разлагается и погибаетъ все, что имѣетъ непрерывность и всеобщность: законъ, добро и право. Все равное разрушается, потому что на сцену появляется чистое нервенство, абсолютная несущественность абсолютно существеннаго, во внѣ себя сущее бытіе бытія для себя; само чистое я абсолютно разложилось.
Если, такимъ образомъ, это сознаніе отъ богатства снова обрѣтаетъ предметность бытія для себя и снимаетъ эту предметность, то оно не только не совершенно по своему понятію, подобно предыдущей рефлексіи, но оно не удовлетворено и самимъ собою. Такъ какъ самость получаетъ себя, какъ предметность, то рефлексія является непосредственнымъ противорѣчіемъ въ самомъ чистомъ я. Но, какъ самость, это сознаніе непосредственно возвышается надъ этимъ противорѣчіемъ, оно есть абсолютная эластичность, снова снимающая эту снятость самости, отбрасывающая эту испорченность, состоящую въ томъ, что его бытіе для себя является ему какъ нѣчто чуждое, и, возмущаясь противъ такого полученія самого себя, сознаніе существуетъ въ этомъ принятіи само для себя.
[(ß). Языкъ разорваннаго сознанія]. Когда такимъ образомъ отношеніе этого сознанія связывается съ этой абсолютной разорванностью, то въ его духѣ исчезаетъ различіе его опредѣленій, какъ благороднаго и низменнаго, и оба являются однимъ и тѣмъ же. Духъ благодѣтельствующаго богатства слѣдуетъ различать отъ духа
сущностью; таким образом оно обретает в самом себе свой собственный дух. Так как форма этого движения уже объяснена прежде, то теперь достаточно определить его содержание.
Следовательно, благородное сознание относится здесь не к предмету, как сущности вообще, во оно само есть бытие для себя, которое ему является как нечто чуждое. Оно находит свою самость, как таковую, отчужденной, в качестве предметной, устойчивой действительности, полученной им от другого устойчивого бытия для себя. Его предмет есть бытие для себя, следовательно, его собственный; но в силу того, что это бытие для себя есть предмет, оно в то же время есть непосредственно чуждая действительность, которая оказывается собственным бытием для себя, собственной волей, т. е. оно видит свою самость во власти чуждой воли, от которой зависит, пожелает ли эта воля ему уступить ее.
Самосознание может не обращать внимания на каждую отдельную сторону и сохраняет поэтому в обязательстве по отношению к этой стороне свою признан-ность и значимость въсебе, как для себя существующей сущности. Но здесь, с точки зрения своей чистой собственной действительности, или своего я, оно видит себя существующим во вне себя, как принадлежащее другому, видит свою личность, как таковую, зависящей от случайной личности другого, от случайности момента, произвола или даже безразличного обстоятельства. В правовом состоянии то, что заключается в насилии предметной сущности, является как случайное содержание, от которого можно отвлечься, и насилие не касается самости, как таковой, но скорее самость является признанной. Однако, самосознание рассматривает здесь собственную достоверность, как лишенную сущности, чистую личность, как абсолютную безличность. Поэтому дух его благодарности представляет собою чувство как глубокой порочности, так и столь же глубокого возмущения. В го время, как чистое я созерцает себя во вне себя и видит себя раздробленным, в этой раздробленности разлагается и погибает всё, что имеет непрерывность и всеобщность: закон, добро и право. Всё равное разрушается, потому что на сцену появляется чистое нервенство, абсолютная несущественность абсолютно существенного, во вне себя сущее бытие бытия для себя; само чистое я абсолютно разложилось.
Если, таким образом, это сознание от богатства снова обретает предметность бытия для себя и снимает эту предметность, то оно не только не совершенно по своему понятию, подобно предыдущей рефлексии, но оно не удовлетворено и самим собою. Так как самость получает себя, как предметность, то рефлексия является непосредственным противоречием в самом чистом я. Но, как самость, это сознание непосредственно возвышается над этим противоречием, оно есть абсолютная эластичность, снова снимающая эту снятость самости, отбрасывающая эту испорченность, состоящую в том, что его бытие для себя является ему как нечто чуждое, и, возмущаясь против такого получения самого себя, сознание существует в этом принятии само для себя.
[(ß). Язык разорванного сознания]. Когда таким образом отношение этого сознания связывается с этой абсолютной разорванностью, то в его духе исчезает различие его определений, как благородного и низменного, и оба являются одним и тем же. Дух благодетельствующего богатства следует различать от духа
