с. Законоиспытывающій разумъ.
Въ простой нравственной субстанціи различіе оказывается для нея случайностью, выступившей въ опредѣленной заповѣди въ видѣ случайности знанія дѣйствительности и случайности дѣланія. Сравненіе вышеуказаннаго простого бытія и не отвѣчающей ему опредѣленности падало въ насъ, и простая субстанція выяснилась тутъ какъ формальная всеобщность или чистое сознаніе. Будучи свободно отъ содержанія, послѣднее противополагается ему и есть званіе о немъ, какъ опредѣленномъ. Въ силу этого эта всеобщность остается тѣмъ же, чѣмъ было самоё дѣло. Но въ сознаніи она есть нѣчто другое; а именно, она не есть больше безсмысленный косный родъ, но поставлена въ отношеніе въ особому и является его силой и истиной. — Это сознаніе, повидимому, сначала производитъ то же испытаніе, которое прежде производили мы, а его дѣланіе есть то же, что уже происходило, то есть сравненіе всеобщаго съ опредѣленнымъ, откуда обнаружится, какъ прежде, ихъ несоизмѣримость. Но отношеніе содержанія ко всеобщему здѣсь иное, такъ какъ послѣднее пріобрѣло иное значеніе. Здѣсь оно формальная всеобщность, къ которой способно опредѣленное содержаніе, потому что въ ней оно разсматривается лишь въ отношеніи въ самому себѣ. При нашемъ испытаніи всеобщая чистая субстанція противополагалась опредѣленности, развившейся въ видѣ случайности сознанія, въ которое вступила субстанція. Здѣсь одинъ членъ сравненія исчезъ; всеобщее не является больше сущей и имѣющей значимость субстанціей или справедливымъ въ себѣ и для себя. Теперь это есть простое знаніе или форма, сравнивающая содержаніе лишь съ самимъ собой и разсматривающая, является ли оно тавтологіей. Законы болѣе не даются, а испытываются; для испытывающаго сознанія они уже даны. Оно беретъ ихъ содержаніе, поскольку оно просто, не вдаваясь, какъ мы дѣлали, въ разсмотрѣніе единичнаго, присоединяющагося къ ихъ дѣйствительности, и случайнаго, но остается при заповѣди, какъ таковой, относясь къ ней просто, какъ ея мѣрило.
Однако, но этой причинѣ такое испытаніе не идетъ далеко. Будучи тавтологіей и равнодушнымъ къ содержанію, масштабъ равно воспринимаетъ какъ одно, такъ и другое, противоположное ему. — Поставимъ вопросъ, должно ли быть существованіе собственности закономъ въ себѣ п для себя. Закономъ въ себѣ и для себя, а не ради пользы для другихъ цѣлей? Нравственная сущность въ томъ и состоитъ, чтобы законъ былъ равенъ самому себѣ и, будучи посредствомъ этого равенства обоснованъ въ своей собственной сущности, тѣмъ самымъ не являлся бы обусловленнымъ. Собственность въ себѣ и для себя не заключаетъ противорѣчія. Это — изолированная или поставленная лишь, какъ равная себѣ самой, опредѣленность. Несобственность, непринадлежность вещей или общность имуществъ столь же мало себѣ противорѣчитъ. Нѣчто не принадлежитъ никому, или первому встрѣчному, завладѣвшему имъ, или всѣмъ сообща и каждому согласно его потребностямъ или въ равной долѣ — это есть простая опредѣленность, формальная мысль, какъ и противоположная ей собственность. — Правда, если никому не принадлежащая вещь будетъ разсматриваться, какъ необходимый предметъ потребности,
с. Законоиспытывающий разум.
В простой нравственной субстанции различие оказывается для неё случайностью, выступившей в определенной заповеди в виде случайности знания действительности и случайности делания. Сравнение вышеуказанного простого бытия и не отвечающей ему определенности падало в нас, и простая субстанция выяснилась тут как формальная всеобщность или чистое сознание. Будучи свободно от содержания, последнее противополагается ему и есть звание о нём, как определенном. В силу этого эта всеобщность остается тем же, чем было самоё дело. Но в сознании она есть нечто другое; а именно, она не есть больше бессмысленный косный род, но поставлена в отношение в особому и является его силой и истиной. — Это сознание, по-видимому, сначала производит то же испытание, которое прежде производили мы, а его делание есть то же, что уже происходило, то есть сравнение всеобщего с определенным, откуда обнаружится, как прежде, их несоизмеримость. Но отношение содержания ко всеобщему здесь иное, так как последнее приобрело иное значение. Здесь оно формальная всеобщность, к которой способно определенное содержание, потому что в ней оно рассматривается лишь в отношении в самому себе. При нашем испытании всеобщая чистая субстанция противополагалась определенности, развившейся в виде случайности сознания, в которое вступила субстанция. Здесь один член сравнения исчез; всеобщее не является больше сущей и имеющей значимость субстанцией или справедливым в себе и для себя. Теперь это есть простое знание или форма, сравнивающая содержание лишь с самим собой и рассматривающая, является ли оно тавтологией. Законы более не даются, а испытываются; для испытывающего сознания они уже даны. Оно берет их содержание, поскольку оно просто, не вдаваясь, как мы делали, в рассмотрение единичного, присоединяющегося к их действительности, и случайного, но остается при заповеди, как таковой, относясь к ней просто, как её мерило.
Однако, но этой причине такое испытание не идет далеко. Будучи тавтологией и равнодушным к содержанию, масштаб равно воспринимает как одно, так и другое, противоположное ему. — Поставим вопрос, должно ли быть существование собственности законом в себе п для себя. Законом в себе и для себя, а не ради пользы для других целей? Нравственная сущность в том и состоит, чтобы закон был равен самому себе и, будучи посредством этого равенства обоснован в своей собственной сущности, тем самым не являлся бы обусловленным. Собственность в себе и для себя не заключает противоречия. Это — изолированная или поставленная лишь, как равная себе самой, определенность. Несобственность, непринадлежность вещей или общность имуществ столь же мало себе противоречит. Нечто не принадлежит никому, или первому встречному, завладевшему им, или всем сообща и каждому согласно его потребностям или в равной доле — это есть простая определенность, формальная мысль, как и противоположная ей собственность. — Правда, если никому не принадлежащая вещь будет рассматриваться, как необходимый предмет потребности,
