быть признанъ имѣющимъ для нихъ силу, если ихъ разсматривать, какъ непосредственные нравственные законы.
"Каждый долженъ говорить правду". — Этой безусловно выраженной обязательности сейчасъ же придается условіе: если она ему извѣстна. Въ силу этого заповѣдь будетъ теперь гласить такъ: каждый долженъ говорить правду, всякій разъ согласно своему разумѣнію и убѣжденію въ ней. Здоровый разумъ или нравственное сознаніе, непосредственно знающее, что правильно и хорошо, объяснитъ, что онъ такъ и разумѣлъ вышеуказанную заповѣдь, потому что условіе уже было въ такомъ соединеніи со своимъ всеобщимъ выраженіемъ. На самомъ же дѣлѣ онъ приходитъ къ признанію, что скорѣе непосредственно исказилъ ее уже въ выраженіи ея. Онъ говорилъ: каждый долженъ говорить правду, но онъ разумѣлъ, что должно ее говорить согласно своему разумѣнію и убѣжденію въ ней; т.-е. онъ говорилъ иначе, чѣмъ думалъ. Говорить же иначе, чѣмъ думаешь, равносильно тому, чтобы не говорить иравды. Исправленная неправда или неловкость выражается теперь такъ: каждый долженъ говорить правду согласно своему данному разумѣнію и убѣжденію въ ней. Но тѣмъ самымъ всеобще необходимоеи значимое въ себѣ, которое намѣревалось выразить сужденіе, обращено скорѣе въ полнѣйшую случайность. Вѣдь заявленіе правды поставлено въ зависимость отъ случая — ея извѣстности и возможности въ ней убѣдиться, а поэтому сказано не болѣе того, чтобы истинное и ложное высказывалось въ перемежку сообразно тому, какъ его узнали, уразумѣли и поняли. Этой случайности содержанія всеобщность присуща лишь въ формѣ сужденія, въ которомъ она выражена. Однако, въ качествѣ сужденія нравственнаго, оно сулитъ всеобщее и необходимое содержаніе, случайностью послѣдняго противорѣча, такимъ образомъ, самому себѣ. — Исправимъ, наконецъ, сужденіе такъ, чтобы случайность знанія и убѣжденія отпали отъ правды и чтобы послѣдняя должна была быть извѣстной. Но тогда получится заповѣдь, прямо противорѣчаіцая тому, откуда мы исходили. Здоровый разумъ долженъ былъ сначала непосредственно имѣть способность выражать правду; теперь же сказано, что онъ ее долженъ знать, что равносильно неумѣнію непосредственно ее выразить — Если мы будемъ разсматривать послѣднее исправленное сужденіе со стороны содержанія, то уви?* димъ, что въ требованіи "правда должна быть извѣстной" оно отпало. Вѣдь это требованіе распространяется на знаніе вообще: должно знать. Такимъ образомъ, требуется скорѣе нѣчто свободное отъ всякаго опредѣленнаго содержанія. А здѣсь шла рѣчь объ опредѣленномъ содержаніи, о различіи въ нравственной субстанціи. Однако, это непосредственное опредѣленіе ея обнаружилось, какъ содержаніе, равносильное полнѣйшей случайности. Будучи возведено во всеобщность и необходимость такъ, чтобы знаніе получило выраженіе закона, оно скорѣе исчезаетъ.
Другая знаменитая заповѣдь гласитъ: "возлюби своего ближняго, какъ самого себя". Она распространяется на отношеніе единичнаго съ единичнымъ и утверждаетъ его, какъ таковое, или какъ отношеніе чувства. Дѣятельная любовь — бездѣятельная вѣдь не имѣетъ бытія и потому не разумѣется — направляется на то, чтобы отвратить отъ человѣка зло и привлечь къ нему добро. Для этой цѣли необходимо выяснить, что будетъ для него зломъ и что цѣлесообразнымъ добромъ
быть признан имеющим для них силу, если их рассматривать, как непосредственные нравственные законы.
"Каждый должен говорить правду". — Этой безусловно выраженной обязательности сейчас же придается условие: если она ему известна. В силу этого заповедь будет теперь гласить так: каждый должен говорить правду, всякий раз согласно своему разумению и убеждению в ней. Здоровый разум или нравственное сознание, непосредственно знающее, что правильно и хорошо, объяснит, что он так и разумел вышеуказанную заповедь, потому что условие уже было в таком соединении со своим всеобщим выражением. На самом же деле он приходит к признанию, что скорее непосредственно исказил ее уже в выражении её. Он говорил: каждый должен говорить правду, но он разумел, что должно ее говорить согласно своему разумению и убеждению в ней; т. е. он говорил иначе, чем думал. Говорить же иначе, чем думаешь, равносильно тому, чтобы не говорить иравды. Исправленная неправда или неловкость выражается теперь так: каждый должен говорить правду согласно своему данному разумению и убеждению в ней. Но тем самым всеобще необходимоеи значимое в себе, которое намеревалось выразить суждение, обращено скорее в полнейшую случайность. Ведь заявление правды поставлено в зависимость от случая — её известности и возможности в ней убедиться, а поэтому сказано не более того, чтобы истинное и ложное высказывалось вперемежку сообразно тому, как его узнали, уразумели и поняли. Этой случайности содержания всеобщность присуща лишь в форме суждения, в котором она выражена. Однако, в качестве суждения нравственного, оно сулит всеобщее и необходимое содержание, случайностью последнего противореча, таким образом, самому себе. — Исправим, наконец, суждение так, чтобы случайность знания и убеждения отпали от правды и чтобы последняя должна была быть известной. Но тогда получится заповедь, прямо противоречаицая тому, откуда мы исходили. Здоровый разум должен был сначала непосредственно иметь способность выражать правду; теперь же сказано, что он ее должен знать, что равносильно неумению непосредственно ее выразить — Если мы будем рассматривать последнее исправленное суждение со стороны содержания, то уви?* дим, что в требовании "правда должна быть известной" оно отпало. Ведь это требование распространяется на знание вообще: должно знать. Таким образом, требуется скорее нечто свободное от всякого определенного содержания. А здесь шла речь об определенном содержании, о различии в нравственной субстанции. Однако, это непосредственное определение её обнаружилось, как содержание, равносильное полнейшей случайности. Будучи возведено во всеобщность и необходимость так, чтобы знание получило выражение закона, оно скорее исчезает.
Другая знаменитая заповедь гласит: "возлюби своего ближнего, как самого себя". Она распространяется на отношение единичного с единичным и утверждает его, как таковое, или как отношение чувства. Деятельная любовь — бездеятельная ведь не имеет бытия и потому не разумеется — направляется на то, чтобы отвратить от человека зло и привлечь к нему добро. Для этой цели необходимо выяснить, что будет для него злом и что целесообразным добром
