намъ чувственности и разсудка, но объективное, феноменальное бытіе не исчерпываетъ собою всего бытія субъекта. Въ то время, какъ всѣ объекты существуютъ только для насъ или, выражаясь языкомъ Гегеля, въ себѣ, субъектъ существуетъ въ себѣ и для себя. Если разсматривать его съ точки зрѣнія его бытія для себя, то субъектъ долженъ быть иризнанъ свободнымъ отъ законовъ познанія, отъ цѣпей желѣзной, не знающей ограниченія, необходимости. Онъ, какъ бытіе для себя, стоитъ внѣ границъ пространства и времени, ибо они — формы его чувственности и, такимъ образомъ, зависятъ отъ него; онъ свободенъ отъ причинности, такъ какъ онъ самъ является ея источникомъ. Если бы мы не могли надѣлить этого субъекта, какъ такового, никакимъ положительнымъ содержаніемъ, то во всякомъ случаѣ онъ самъ еобою опредѣлился бы чисто отрицательно, какъ свободный отъ тѣхъ предикатовъ, которые присущи объектамъ опыта. Кантъ въ слѣдующихъ словахъ характеризуетъ наше "я", разсматриваемое съ отрицательной стороны какъ нѣчто, противоположное объектамъ опыта: "О нашемъ "я" — даже нельзя сказать, чтобы оно было понятіемъ чего-либо, скорѣе, оно есть то сознаніе, которое сопровождаетъ всѣ наши понятія. Въ этомъ "я" или "онъ" или "оно" — мыслящей вещи — мы имѣемъ только трансцендентальный субъектъ мысли, то неизвѣстное 1 или неизвѣстную величину, которая познается только посредствомъ понятій, составляющихъ ея предикаты, и о которой мы не можемъ себѣ составить никакого представленія, если мы отдѣлимъ ее отъ нашихъ понятій. Если мы попытаемся это сдѣлать, то будемъ вынуждены вращаться вокругъ это^ неизвѣстной величины въ безпрерывномъ кругѣ, ибо мы не можемъ составить себѣ сужденія о ней безъ того, чтобы не быть вынужденными напередъ предполагать какую-либо идею о ней и пользоваться этой идеей въ нашихъ сужденіяхъ. Это неудобство неизбѣжно, такъ какъ сознаніе само по себѣ не есть, строго говоря, идея о какомъ-нибудь отдѣльномъ объектѣ, но форма всѣхъ идей, заслуживающихъ названія понятія, т.-е. форма для всѣхъ идей, посредствомъ которыхъ какой-либо объектъ существуетъ". Другими словами, наше "я" есть единство сознанія.
Однако, не имѣетъ ли трансцендентальный субъектъ положительнаго содержанія, не можемъ ли мы подвести его подъ какое-либо положительной опредѣленіе? Такъ какъ въ нравственномъ сознаніи мы чувствуемъ себя свободными и виновниками нашихъ собственныхъ поступковъ, независимыми какъ отъ внутреннихъ побужденій нашихъ склонностей, такъ и отъ вліянія внѣшнихъ обстоятельствъ, то нравственность съ его основнымъ закономъ и составляетъ, по мнѣнію Канта, положительное содержаніе нашего "я". Этотъ законъ, внутренне для насъ очевидный, имѣетъ въ своей сферѣ такую же безусловную обязательность, какъ и законъ человѣческаго познанія, т.-е. закономѣрность опыта. Онъ не терпитъ никакихъ измѣненій, никакихъ отклоненій, не допускаетъ никакихъ извиненій. Ты долженъ, значитъ, ты можешь, категорически приказываетъ онъ; онъ есть категорическій безусловный императивъ. Этотъ нравственный законъ, законъ свободы, стоитъ въ противорѣчіи съ закономъ необходимости, но сознаніе его мы не можемъ считать иллюзіей, такъ какъ въ изученіи самого опыта мы открыли субъекта, какъ носителя законовъ этого опыта, какъ свободнаго отъ тѣхъ предикатовъ, которые приложимы объектамъ. Субъектъ въ своемъ опредѣленіи свободенъ; онъ же является и источникомъ необходимости, которая такимъ образомъ въ своихъ основахъ не потря
нам чувственности и рассудка, но объективное, феноменальное бытие не исчерпывает собою всего бытия субъекта. В то время, как все объекты существуют только для нас или, выражаясь языком Гегеля, в себе, субъект существует в себе и для себя. Если рассматривать его с точки зрения его бытия для себя, то субъект должен быть иризнан свободным от законов познания, от цепей железной, не знающей ограничения, необходимости. Он, как бытие для себя, стоит вне границ пространства и времени, ибо они — формы его чувственности и, таким образом, зависят от него; он свободен от причинности, так как он сам является её источником. Если бы мы не могли наделить этого субъекта, как такового, никаким положительным содержанием, то во всяком случае он сам еобою определился бы чисто отрицательно, как свободный от тех предикатов, которые присущи объектам опыта. Кант в следующих словах характеризует наше "я", рассматриваемое с отрицательной стороны как нечто, противоположное объектам опыта: "О нашем "я" — даже нельзя сказать, чтобы оно было понятием чего-либо, скорее, оно есть то сознание, которое сопровождает все наши понятия. В этом "я" или "он" или "оно" — мыслящей вещи — мы имеем только трансцендентальный субъект мысли, то неизвестное 1 или неизвестную величину, которая познается только посредством понятий, составляющих её предикаты, и о которой мы не можем себе составить никакого представления, если мы отделим ее от наших понятий. Если мы попытаемся это сделать, то будем вынуждены вращаться вокруг это^ неизвестной величины в беспрерывном круге, ибо мы не можем составить себе суждения о ней без того, чтобы не быть вынужденными наперед предполагать какую-либо идею о ней и пользоваться этой идеей в наших суждениях. Это неудобство неизбежно, так как сознание само по себе не есть, строго говоря, идея о каком-нибудь отдельном объекте, но форма всех идей, заслуживающих названия понятия, т. е. форма для всех идей, посредством которых какой-либо объект существует". Другими словами, наше "я" есть единство сознания.
Однако, не имеет ли трансцендентальный субъект положительного содержания, не можем ли мы подвести его под какое-либо положительной определение? Так как в нравственном сознании мы чувствуем себя свободными и виновниками наших собственных поступков, независимыми как от внутренних побуждений наших склонностей, так и от влияния внешних обстоятельств, то нравственность с его основным законом и составляет, по мнению Канта, положительное содержание нашего "я". Этот закон, внутренне для нас очевидный, имеет в своей сфере такую же безусловную обязательность, как и закон человеческого познания, т. е. закономерность опыта. Он не терпит никаких изменений, никаких отклонений, не допускает никаких извинений. Ты должен, значит, ты можешь, категорически приказывает он; он есть категорический безусловный императив. Этот нравственный закон, закон свободы, стоит в противоречии с законом необходимости, но сознание его мы не можем считать иллюзией, так как в изучении самого опыта мы открыли субъекта, как носителя законов этого опыта, как свободного от тех предикатов, которые приложимы объектам. Субъект в своем определении свободен; он же является и источником необходимости, которая таким образом в своих основах не потря
