Индивидуальность отказывается отъ рефлектированностивъ себя, выраженной въ чертахъ, и полагаетъ свою сущность въ произведеніи. Здѣсь она противорѣчитъ отношенію, твердо установленному разумнымъ инстинктомъ, который полагается на наблюденіе самосознательной индивидуальности относительно того, что должно быть ея внутреннимъ міромъ и что внѣшнимъ. Эта точка зрѣнія приводитъ насъ къ особымъ идеямъ, лежащимъ въ основаніи физіономической, если угодно, науки. Противоположность, которую тутъ встрѣчаетъ наблюденіе, есть, по своей формѣ, противоположность практическаго и теоретическаго, устанавливаемыхъ внутри самого практическаго, т.-е. противоположность индивидуальности, осуществляющейся въ дѣйствіи (понимая послѣднее въ самомъ общемъ смыслѣ), и ея же, какъ она въ этомъ дѣйствіи выходитъ изъ себя, рефлектируется въ себя, и это становится ея предметомъ. Наблюденіе берегъ эту противоположность въ томъ же обратномъ отношеніи, въ какомъ она опредѣляется въ явленіи. За несущественную внѣшность оно принимаетъ самое дѣло и произведеніе, будутъ ли они рѣчью, или какой-нибудь утвердившейся дѣйствительностью, а за существенное внутреннее — бытіе въ себѣ индивидуальности. Между обѣими сторонами практическаго сознанія — намѣреніемъ и дѣломъ, мнѣніемъ о своемъ дѣйствіи и самымъ дѣйствіемъ — наблюденіе оцѣниваетъ первую сторону, какъ истинно внутреннюю, которая должна имѣть свое болѣе или менѣе несущественное обнаруженіе въ дѣлѣ, а истинное въ своей внѣшней формѣ. Послѣднее обнаруженіе есть непосредственная чувственная наличность индивидуальнаго духа. Внутренній міръ, который долженъ быть истиннымъ, понимается какъ особенность намѣренія и единичность бытія для себя; и та и другая суть мнимый духъ. Такимъ образомъ, предметы наблюденія суть мнимое наличное бытіе, и между ними-то наблюденіе и ищетъ законовъ.
Непосредственное мнѣніе о мнимой наличности духа есть естественная физіономика, поспѣшное сужденіе о внутренней природѣ и характерѣ ея формы при первомъ взглядѣ на эту форму. Предметъ этого мнѣнія таковъ, что по самой своей сущности онъ долженъ быть на самомъ дѣлѣ не только чувственнымъ непосредственнымъ бытіемъ. Правда, въ чувственномъ налична именно рефлектированное™ изъ него въ себя, и предметомъ наблюденія является очевидность, какъ очевидность неочевиднаго. Но именно эта чувственная непосредственная наличность и есть дѣйствительность духа, какая только и существуетъ для мнѣнія, и наблюденіе ходитъ кругомъ да около этой стороны съ ея мнимымъ наличнымъ бытіемъ, физіономіей, почеркомъ, тономъ голоса и т. д. Оно связываетъ это наличное бытіе съ такимъ же мнимымъ внутреннимъ міромъ. Не убійцу, не вора стремится узнать наблюденіе, а способность быть ими; поэтому устойчивая отвлеченная опредѣленность теряется въ конкретной безконечной опредѣленности единичнаго индивида, требующаго болѣе искуснаго изображенія, чѣмъ могутъ дать такія квалификаціи. Однако, хотя искусныя характеристики говорятъ больше, чѣмъ квалификаціи человѣка, какъ убійцы, вора, или добродушнаго, непорочнаго и т. д., но далеко не достаточно для ихъ цѣли высказать мнимое бытіе, или единичную индивидуальность, какъ недостаточны характеристики формы, хотя бы идущія дальше плоскаго лба, длиннаго носа и т. д. Единичная форма, а также и единичное само
Индивидуальность отказывается от рефлектированностив себя, выраженной в чертах, и полагает свою сущность в произведении. Здесь она противоречит отношению, твердо установленному разумным инстинктом, который полагается на наблюдение самосознательной индивидуальности относительно того, что должно быть её внутренним миром и что внешним. Эта точка зрения приводит нас к особым идеям, лежащим в основании физиономической, если угодно, науки. Противоположность, которую тут встречает наблюдение, есть, по своей форме, противоположность практического и теоретического, устанавливаемых внутри самого практического, т. е. противоположность индивидуальности, осуществляющейся в действии (понимая последнее в самом общем смысле), и её же, как она в этом действии выходит из себя, рефлектируется в себя, и это становится её предметом. Наблюдение берег эту противоположность в том же обратном отношении, в каком она определяется в явлении. За несущественную внешность оно принимает самое дело и произведение, будут ли они речью, или какой-нибудь утвердившейся действительностью, а за существенное внутреннее — бытие в себе индивидуальности. Между обеими сторонами практического сознания — намерением и делом, мнением о своем действии и самым действием — наблюдение оценивает первую сторону, как истинно внутреннюю, которая должна иметь свое более или менее несущественное обнаружение в деле, а истинное в своей внешней форме. Последнее обнаружение есть непосредственная чувственная наличность индивидуального духа. Внутренний мир, который должен быть истинным, понимается как особенность намерения и единичность бытия для себя; и та и другая суть мнимый дух. Таким образом, предметы наблюдения суть мнимое наличное бытие, и между ними-то наблюдение и ищет законов.
Непосредственное мнение о мнимой наличности духа есть естественная физиономика, поспешное суждение о внутренней природе и характере её формы при первом взгляде на эту форму. Предмет этого мнения таков, что по самой своей сущности он должен быть на самом деле не только чувственным непосредственным бытием. Правда, в чувственном налична именно рефлектированное™ из него в себя, и предметом наблюдения является очевидность, как очевидность неочевидного. Но именно эта чувственная непосредственная наличность и есть действительность духа, какая только и существует для мнения, и наблюдение ходит кругом да около этой стороны с её мнимым наличным бытием, физиономией, почерком, тоном голоса и т. д. Оно связывает это наличное бытие с таким же мнимым внутренним миром. Не убийцу, не вора стремится узнать наблюдение, а способность быть ими; поэтому устойчивая отвлеченная определенность теряется в конкретной бесконечной определенности единичного индивида, требующего более искусного изображения, чем могут дать такие квалификации. Однако, хотя искусные характеристики говорят больше, чем квалификации человека, как убийцы, вора, или добродушного, непорочного и т. д., но далеко не достаточно для их цели высказать мнимое бытие, или единичную индивидуальность, как недостаточны характеристики формы, хотя бы идущие дальше плоского лба, длинного носа и т. д. Единичная форма, а также и единичное само
