другомъ сущая въ себѣ и для себя дѣйствительность и опредѣленная индивидуальность; здѣсь же опредѣленная индивидуальность въ ея цѣломъ является предметомъ наблюденія, и каждая сторона ея противоположности сама является этимъ цѣлымъ. Такимъ образомъ, внѣшнему цѣлому принадлежитъ не только изначальное бытіе, прирожденное ему тѣло, но также и формація тѣла, принадлежащая внутренней дѣятельности; оно есть единство оформленнаго и неоформленнаго бытія, и проникнутая бытіемъ для себя дѣйствительность индивида. Это цѣлое, охватывающее собою опредѣленныя, изначальныя, устойчивыя части и черты, возникающія только благодаря дѣланію, существуетъ, и это бытіе есть выраженіе внутренняго, т.-е. индивида, установленнаго какъ сознаніе и движеніе. Этотъ внутренній міръ теперь уже не есть формальная, лишенная содержанія,или неопредѣленная самодѣятельность, содержаніе и опредѣленность которой давались бы, какъ прежде, внѣшними обстоятельствами, а онъ есть опредѣленный въ себѣ, изначальный характеръ, формой котораго является только дѣятельность. Итакъ, здѣсь мы попытаемся разсмотрѣть отношеніе между этими обѣими сторонами съ той точки зрѣнія, какъ слѣдуетъ опредѣлить его, и что нужно понимать подъ такимъ выраженіемъ внутренняго во внѣшнемъ.
1. (Физіономическое значеніе органовъ). Прежде всего, это внѣшнее, будучи органомъ, не дѣлаетъ внутренняго очевиднымъ, или вообще бытіемъ для другого, потому что внутреннее, поскольку оно существуетъ въ органѣ, есть самая дѣятельность. Говорящій ротъ, работающая рука можно прибавить сюда же, если угодно, и ноги являются осуществляющими и дѣйствующими органами, заключающими въ себѣ дѣланіе, какъ дѣланіе, или внутреннее, какъ таковое; обнаруженіе же, котораго внутреннее достигаетъ посредствомъ ихъ, есть ихъ дѣло, какъ отдѣлившаяся отъ индивида дѣйствительность. Рѣчь и работа суть обнаруженія, въ которыхъ индивидъ болѣе не сохраняетъ себя и не владѣетъ собою въ себѣ самомъ, а даетъ внутреннему совершенно выйти вовнѣ себя и предоставляетъ его другому. Поэтому съ равнымъ правомъ можно сказать какъ та, что эти обнаруженія слишкомъ выражаютъ внутреннее, такъ и то, что они его выражаютъ недостаточно. Слишкомъ они его выражаютъ потому, что внутреннее само проявляется въ нихъ, не оставляя между собою и ими никакой противоположности; они передаютъ не только выраженіе внутренняго, а его самоё непосредственно. Недостаточно потому, что внутреннее въ рѣчи и въ дѣйствіи становится другимъ 9 и потому оставляется на произволъ измѣняющему элементу, который извращаетъ произнесенное слово и выполненное дѣло и дѣлаетъ изъ нихъ нѣчто иное, чѣмъ они были въ себѣ и для себя, какъ дѣйствія даннаго опредѣленнаго индивида. Продукты дѣйствій не только теряютъ благодаря этому обнаруженію подъ воздѣйствіемъ другихъ характеръ чего-то
9 Срав. Шиллеръ: "Если душа скажетъ^іо^адъі-^же говоритъ больше не душа" и также: "Въ моей груди мое дѣло было моимъ. Одинъ разъ выпущенное изъ своего надежнаго прибѣжища — сердца, какъ своей материнской основы, и введенное въ чуждую ^му жизнь, дѣло принадлежитъ къ тѣмъ коварнымъ силамъ, которыя никакое искусство человѣка" не сдѣлаетъ искренними, — Къ этимъ мыслямъ Гегель возвращается, впрочемъ, позднѣе въ отдѣлѣ "О нравственномъ поступкѣ и судьбѣ", а также въ отдѣлѣ "О духовномъ художественномъ произведеніи".
другом сущая в себе и для себя действительность и определенная индивидуальность; здесь же определенная индивидуальность в её целом является предметом наблюдения, и каждая сторона её противоположности сама является этим целым. Таким образом, внешнему целому принадлежит не только изначальное бытие, прирожденное ему тело, но также и формация тела, принадлежащая внутренней деятельности; оно есть единство оформленного и неоформленного бытия, и проникнутая бытием для себя действительность индивида. Это целое, охватывающее собою определенные, изначальные, устойчивые части и черты, возникающие только благодаря деланию, существует, и это бытие есть выражение внутреннего, т. е. индивида, установленного как сознание и движение. Этот внутренний мир теперь уже не есть формальная, лишенная содержания,или неопределенная самодеятельность, содержание и определенность которой давались бы, как прежде, внешними обстоятельствами, а он есть определенный в себе, изначальный характер, формой которого является только деятельность. Итак, здесь мы попытаемся рассмотреть отношение между этими обеими сторонами с той точки зрения, как следует определить его, и что нужно понимать под таким выражением внутреннего во внешнем.
1. (Физиономическое значение органов). Прежде всего, это внешнее, будучи органом, не делает внутреннего очевидным, или вообще бытием для другого, потому что внутреннее, поскольку оно существует в органе, есть самая деятельность. Говорящий рот, работающая рука можно прибавить сюда же, если угодно, и ноги являются осуществляющими и действующими органами, заключающими в себе делание, как делание, или внутреннее, как таковое; обнаружение же, которого внутреннее достигает посредством их, есть их дело, как отделившаяся от индивида действительность. Речь и работа суть обнаружения, в которых индивид более не сохраняет себя и не владеет собою в себе самом, а дает внутреннему совершенно выйти вовне себя и предоставляет его другому. Поэтому с равным правом можно сказать как та, что эти обнаружения слишком выражают внутреннее, так и то, что они его выражают недостаточно. Слишком они его выражают потому, что внутреннее само проявляется в них, не оставляя между собою и ими никакой противоположности; они передают не только выражение внутреннего, а его самоё непосредственно. Недостаточно потому, что внутреннее в речи и в действии становится другим 9 и потому оставляется на произвол изменяющему элементу, который извращает произнесенное слово и выполненное дело и делает из них нечто иное, чем они были в себе и для себя, как действия данного определенного индивида. Продукты действий не только теряют благодаря этому обнаружению под воздействием других характер чего-то
9 Срав. Шиллер: "Если душа скажет^ио^ады-^же говорит больше не душа" и также: "В моей груди мое дело было моим. Один раз выпущенное из своего надежного прибежища — сердца, как своей материнской основы, и введенное в чуждую ^му жизнь, дело принадлежит к тем коварным силам, которые никакое искусство человека" не сделает искренними, — К этим мыслям Гегель возвращается, впрочем, позднее в отделе "О нравственном поступке и судьбе", а также в отделе "О духовном художественном произведении".
