только воспринимаетъ. Однако, это постиганіе потому цѣликомъ возвращается обратно къ принципу и пріемамъ только воспринимающаго разсудка, что постигаемое употребляется имъ въ качествѣ моментовъ закона. Этимъ оно сохраняетъ образъ твердой опредѣленности, форму непосредственнаго свойства, или покоящагося явленія, далѣе принимаетъ опредѣленіе величины, и природа понятія оказывается подавленной. Обмѣнъ только воспринятой опредѣленности на рефлектированную въ себя, только чувственной на органическую, такимъ образомъ, снова теряетъ цѣнность, и именно потому, что разсудокъ еще не снялъ законополаганія.
Чтобы дать нѣсколько примѣровъ для сравненія этого обмѣна, положимъ, что нѣчто, являющееся воспріятію животнымъ съ крѣпкими мускулами, опредѣляется какъ животный организмъ высокой раздражительности, или то, что воспріятію является состояніемъ большой слабости, какъ состояніе высокой чувствительности, или, если угодно, какъ ненормальная аффектація, или хотя бы ея потенція (выраженія, переводящія чувственное по-латыни, вмѣсто того, чтобы перевести его въ понятіе). То, что животное имѣетъ крѣпкіе мускулы, можетъ быть выражено разсудкомъ еще и такъ, что животное обладаетъ большой мускульной сило й, — а большая слабость можетъ быть выражена какъ незначительная сила. Опредѣленіе раздражительностью имѣетъ то преимущество передъ опредѣленіемъ силой, что послѣдняя выражаетъ неопредѣленную рефлексію въ себя, первая же — опредѣленную, потому что своеобразная сила мускуловъ именно и есть раздражительность. Передъ опредѣленіемъ же крѣпкими мускулами преимущество опредѣленія раздражительностью въ томъ, что въ послѣднемъ, какъ и въ опредѣленіи силой, уже содержится рефлексія въ себя. Точно такъ же слабость, или незначительная сила, опредѣляющая органическую пассивность, выражается ч у в-ствительностью. Но если эту чувствительность, взятую и фиксированную такимъ образомъ для себя, связать еще съ опредѣленіемъ величиною и какъ большую или меньшую чувствительность противополагать бо́льшей или меньшей раздражительности, то каждая будетъ низведена до чувственнаго элемента и до обычной формы свойства. Ихъ отношеніе будетъ не понятіемъ, а величиной, которая будетъ выражать ихъ противоположность и безсмысленное различіе. Если этимъ устраняются неопредѣленныя выраженія сила, крѣпость, слабость, то теперь возникаетъ не менѣе пустое и неопредѣленное блужданіе въ противоположностяхъ высшей и низшей чувствительности и раздражительности по ихъ восходящимъ и нисходящимъ относительно другъ друга ступенямъ. Если сила и слабость являются совершенно чувственными, безотчетными опредѣленіями, то и большая или меньшая чувствительность или раздражительность являются не менѣе безотчетно схваченными и точно такъ же выраженными чувственными явленіями. Тутъ не понятіе выступаетъ вмѣсто непонятныхъ выраженій, а крѣпость и слабость наполняются опредѣленіемъ, которое, будучи взято только для себя, правда, основано на понятіи и имѣетъ его своимъ содержаніемъ, но тутъ совершенно теряетъ такое происхожденіе и характеръ. Форма простоты и непосредственности, дѣлающая это содержаніе стороною закона, и величина, составляющая элементъ различія такихъ опредѣленій, сохраняютъ за сущностью, первоначально установленной и сущей какъ понятіе, чувственно воспринимаемый образъ, и она остается не менѣе удаленной отъ познанія,
только воспринимает. Однако, это постигание потому целиком возвращается обратно к принципу и приемам только воспринимающего рассудка, что постигаемое употребляется им в качестве моментов закона. Этим оно сохраняет образ твердой определенности, форму непосредственного свойства, или покоящегося явления, далее принимает определение величины, и природа понятия оказывается подавленной. Обмен только воспринятой определенности на рефлектированную в себя, только чувственной на органическую, таким образом, снова теряет ценность, и именно потому, что рассудок еще не снял законополагания.
Чтобы дать несколько примеров для сравнения этого обмена, положим, что нечто, являющееся восприятию животным с крепкими мускулами, определяется как животный организм высокой раздражительности, или то, что восприятию является состоянием большой слабости, как состояние высокой чувствительности, или, если угодно, как ненормальная аффектация, или хотя бы её потенция (выражения, переводящие чувственное по-латыни, вместо того, чтобы перевести его в понятие). То, что животное имеет крепкие мускулы, может быть выражено рассудком еще и так, что животное обладает большой мускульной сило й, — а большая слабость может быть выражена как незначительная сила. Определение раздражительностью имеет то преимущество перед определением силой, что последняя выражает неопределенную рефлексию в себя, первая же — определенную, потому что своеобразная сила мускулов именно и есть раздражительность. Перед определением же крепкими мускулами преимущество определения раздражительностью в том, что в последнем, как и в определении силой, уже содержится рефлексия в себя. Точно так же слабость, или незначительная сила, определяющая органическую пассивность, выражается ч у в-ствительностью. Но если эту чувствительность, взятую и фиксированную таким образом для себя, связать еще с определением величиною и как большую или меньшую чувствительность противополагать бо́льшей или меньшей раздражительности, то каждая будет низведена до чувственного элемента и до обычной формы свойства. Их отношение будет не понятием, а величиной, которая будет выражать их противоположность и бессмысленное различие. Если этим устраняются неопределенные выражения сила, крепость, слабость, то теперь возникает не менее пустое и неопределенное блуждание в противоположностях высшей и низшей чувствительности и раздражительности по их восходящим и нисходящим относительно друг друга ступеням. Если сила и слабость являются совершенно чувственными, безотчетными определениями, то и большая или меньшая чувствительность или раздражительность являются не менее безотчетно схваченными и точно так же выраженными чувственными явлениями. Тут не понятие выступает вместо непонятных выражений, а крепость и слабость наполняются определением, которое, будучи взято только для себя, правда, основано на понятии и имеет его своим содержанием, но тут совершенно теряет такое происхождение и характер. Форма простоты и непосредственности, делающая это содержание стороною закона, и величина, составляющая элемент различия таких определений, сохраняют за сущностью, первоначально установленной и сущей как понятие, чувственно воспринимаемый образ, и она остается не менее удаленной от познания,
