организма только потому находитъ въ этихъ трехъ моментахъ свое истинное выраженіе, что они не являются чѣмъ-нибудь пребывающимъ, а только моментами понятія и двиасенія, то организмъ, какъ формированіе, напротивъ, не охватывается такимн тремя опредѣленными системами, на которыя его разлагаетъ анатомія. Если эти системы найдены въ дѣйствительности и санкціонируются этимъ нахожденіемъ, то не нужно забывать и того, что анатомія указываетъ не только три подобныя системы а гораздо больше. — Отвлекаясь отъ этого, кромѣ того, нужно сказать, что с и-стема, чувствительности должна вообще имѣть совершенно иное значеніе, чѣмъ то, что называется нервной системой, такъ же какъ система раздражительности — иное, чѣмъ мускульная система, система воспроизведенія иное, чѣмъ органы воспроизведенія. Системами формъ, какъ таковыхъ, организмъ охватывается съ абстрактной стороны мертваго существованія; его моменты, взятые такимъ образомъ, принадлежатъ анатоміи и трупу, а не познанію и живому организму. Взятые въ качествѣ такихъ частей, эти моменты перестаютъ быть, потому что они перестаютъ быть процессомъ. Такъ какъ бытіе организма есть, въ сущности, всеобщность, или рефлексія въ себя, то бытіе его цѣлаго, какъ и его моменты, не могутъ сводиться къ анатомической системѣ. Дѣйствительное выраженіе и обнаруженіе этихъ моментовъ присутствуетъ скорѣе только какъ движеніе, протекающее черезъ различныя части формированія, въ которомъ то, что изъ него вырывается и фиксируется въ видѣ отдѣльной системы, представляетъ собою, въ сущности, текучій моментъ. Такимъ образомъ, не та дѣйствительность, которую находитъ анатомія, должна имѣть значимость реальнаго бытія организма, а только она же, какъ процессъ, въ которомъ и анатомическія части только и могутъ имѣть смыслъ.
Такимъ образомъ мы пришли, во-первыхъ, къ тому, что моменты органическаго внутренняго міра, взятые для себя, не способны составить сторонъ закона бытія, потому что, выраженные наличнымъ бытіемъ въ такомъ законѣ, они отличаются одинъ отъ другого и не могутъ быть называемы равнымъ образомъ каждый вмѣсто другого. Во-вторыхъ, поставленные но одну сторону, эти внутренніе моменты не могутъ на другой быть реализованы въ устойчивой системѣ, потому что такая система такъ же мало вообще обладаетъ органической истиной, какъ мало она является выраженіемъ моментовъ внутренняго. Такъ какъ органическій міръ въ себѣ является всеобщимъ, то существенно въ немъ скорѣе то, чтобы его моменты и въ дѣйствительности были столь же всеобщими, т.-е. были бы протекающимъ процессомъ, а не давали въ изолированной вещи изображенія всеобщаго.
[(у) Идея организма. (1) Органическое единство]. Такимъ образомъ въ органическомъ мірѣ вообще погибаетъ представленіе закона. Законъ хочетъ охватить и выразить противоположность, какъ двѣ покоящіяся стороны, и опредѣленность ихъ отношенія другъ къ другу. Внутреннее, которое обладаетъ проявляющейся всеобщностью, и наружное, которому принадлежатъ части покоящейся формы, должны были составлять соотвѣтствующія другъ другу стороны закона, но разъединенныя такимъ образомъ, онѣ утрачиваютъ свое органическое значеніе. Въ основаніи же закона лежитъ именно такое представленіе, что обѣ его стороны должны обладать для себя сущей, безразличной устойчивостью и между ними должно распредѣляться отношеніе, какъ двойная, соотвѣтствующая себѣ опредѣленность. Но каждая
организма только потому находит в этих трех моментах свое истинное выражение, что они не являются чем-нибудь пребывающим, а только моментами понятия и двиасения, то организм, как формирование, напротив, не охватывается такимн тремя определенными системами, на которые его разлагает анатомия. Если эти системы найдены в действительности и санкционируются этим нахождением, то не нужно забывать и того, что анатомия указывает не только три подобные системы а гораздо больше. — Отвлекаясь от этого, кроме того, нужно сказать, что с и-стема, чувствительности должна вообще иметь совершенно иное значение, чем то, что называется нервной системой, так же как система раздражительности — иное, чем мускульная система, система воспроизведения иное, чем органы воспроизведения. Системами форм, как таковых, организм охватывается с абстрактной стороны мертвого существования; его моменты, взятые таким образом, принадлежат анатомии и трупу, а не познанию и живому организму. Взятые в качестве таких частей, эти моменты перестают быть, потому что они перестают быть процессом. Так как бытие организма есть, в сущности, всеобщность, или рефлексия в себя, то бытие его целого, как и его моменты, не могут сводиться к анатомической системе. Действительное выражение и обнаружение этих моментов присутствует скорее только как движение, протекающее через различные части формирования, в котором то, что из него вырывается и фиксируется в виде отдельной системы, представляет собою, в сущности, текучий момент. Таким образом, не та действительность, которую находит анатомия, должна иметь значимость реального бытия организма, а только она же, как процесс, в котором и анатомические части только и могут иметь смысл.
Таким образом мы пришли, во-первых, к тому, что моменты органического внутреннего мира, взятые для себя, не способны составить сторон закона бытия, потому что, выраженные наличным бытием в таком законе, они отличаются один от другого и не могут быть называемы равным образом каждый вместо другого. Во-вторых, поставленные но одну сторону, эти внутренние моменты не могут на другой быть реализованы в устойчивой системе, потому что такая система так же мало вообще обладает органической истиной, как мало она является выражением моментов внутреннего. Так как органический мир в себе является всеобщим, то существенно в нём скорее то, чтобы его моменты и в действительности были столь же всеобщими, т. е. были бы протекающим процессом, а не давали в изолированной вещи изображения всеобщего.
[(у) Идея организма. (1) Органическое единство]. Таким образом в органическом мире вообще погибает представление закона. Закон хочет охватить и выразить противоположность, как две покоящиеся стороны, и определенность их отношения друг к другу. Внутреннее, которое обладает проявляющейся всеобщностью, и наружное, которому принадлежат части покоящейся формы, должны были составлять соответствующие друг другу стороны закона, но разъединенные таким образом, они утрачивают свое органическое значение. В основании же закона лежит именно такое представление, что обе его стороны должны обладать для себя сущей, безразличной устойчивостью и между ними должно распределяться отношение, как двойная, соответствующая себе определенность. Но каждая
