Такимъ образомъ, въ смѣнѣ всего того, что имѣетъ тенденцію утвердиться для него, скептическое самосознаніе испытываетъ свою собственную свободу, какъ пріобрѣтенную и сохраненную имъ благодаря самому себѣ; оно для себя есть оцѣпенѣніе мышленія о самомъ себѣ, неизмѣнная и истинная достовѣрность себя самого. Эта достовѣрность мышленія не является результатомъ чего-либо чуждаго, поглотившаго его многообразное развитіе, результатомъ, становленіе котораго осталось бы иозади него, а сознаніе само является тутъ абсолютнымъ діалектическимъ безпокойствомъ, смЬсыо чувственныхъ и мыслимыхъ представленій, различія которыхъ совпадаютъ, а равенства, сами будучи опредѣленностью, направленной противъ неравнаго, снова распадаются. Но именно тутъ сознаніе, вмѣсто того, чтобы быть равнымъ себѣ, на самомъ дѣлѣ, оказывается случайнымъ замѣшательствомъ, головокружительнымъ, вѣчно себя же порождающимъ безпорядкомъ. Оно является такимъ для самого себя, потому что оно само поддерживаетъ и порождаетъ это движущееся замѣшательство. Такимъ оно себя и признаетъ; оно признаетъ себя совершенно случайнымъ единичнымъ сознаніемъ, — со-наніемъ эмпирическимъ, направленнымъ за то, что для него не имѣетъ никакой реальности, послушнымъ тому, что для него вовсе не существенно, дѣлающимъ и осуществляющимъ то, что для него вовсе не истинно. Но, обладая для себя такимъ образомъ значимостью единичной, случайной, въ сущности животной жизни и утраченнаго, самосознанія, оно, въ противоположность этому, снова становится всеобщимъ и самому себѣ равнымъ, потому что оно есть отрицаніе всякой единичности и всякаго различія. Изъ этого равенства самому себѣ, или, скорѣе, въ самомъ этомъ равенствѣ, оно, однако, снова впадаетъ въ случайность и замѣшательство, потому что эта движущаяся отрицательность имѣетъ дѣло только съ единичнымъ, и ходитъ кругомъ и около случайнаго. Это сознаніе есть, такимъ образомъ, безсознательная нелѣпость, блужданіе взадъ и впередъ отъ одной крайности — равнаго себѣ самосознанія, къ другой — сознанія случайнаго, запутаннаго и создающаго путаницу. Само оно не умѣетъ согласовать между собою двухъ этихъ идей о самомъ себѣ; оно т о познаетъ свою свободу, какъ возвышеніе надъ всякимъ замѣшательствомъ и всякой случайностью наличнаго бытія, то снова признаетъ себя впадающимъ въ несущественное, и въ немъ вращающимся. Оно предоставляетъ исчезать несущественному содержанію въ своемъ мышленіи, но, тѣмъ самымъ, оказывается сознаніемъ несущественнаго. Оно выражаетъ абсолютное исчезновеніе, но выраженіе существуетъ, и это сознаніе есть выраженное исчезновеніе. Оно выражаетъ ничтожество видѣнія, слышанія и т. д., но само оно видитъ, слышитъ и т. д. Оно утверждаетъ ничтожество нравственныхъ сущностей и въ то же время дѣлаетъ ихъ движущими силами своей дѣятельности. Его слово и его дѣло постоянно противорѣчатъ другъ другу и, такимъ образомъ, само оно есть двойственное противорѣчивое сознаніе неизмѣнности и равенства себѣ, съ одной стороны, и, съ другой — полной случайности и неравенства съ собою. Но оно удерживаетъ это собственное свое противорѣчіе такимъ, какъ оно есть, и сохраняетъ къ нему то же отношеніе, какое ему свойственно во всемъ его чисто отрицательномъ движеніи вообще. Если передъ нимъ р а в е н ств о, оно указываетъ на неравенство, если же передъ нимъ послѣднее, только-что имъ же
Таким образом, в смене всего того, что имеет тенденцию утвердиться для него, скептическое самосознание испытывает свою собственную свободу, как приобретенную и сохраненную им благодаря самому себе; оно для себя есть оцепенение мышления о самом себе, неизменная и истинная достоверность себя самого. Эта достоверность мышления не является результатом чего-либо чуждого, поглотившего его многообразное развитие, результатом, становление которого осталось бы иозади него, а сознание само является тут абсолютным диалектическим беспокойством, смЬсыо чувственных и мыслимых представлений, различия которых совпадают, а равенства, сами будучи определенностью, направленной против неравного, снова распадаются. Но именно тут сознание, вместо того, чтобы быть равным себе, на самом деле, оказывается случайным замешательством, головокружительным, вечно себя же порождающим беспорядком. Оно является таким для самого себя, потому что оно само поддерживает и порождает это движущееся замешательство. Таким оно себя и признает; оно признает себя совершенно случайным единичным сознанием, — со-нанием эмпирическим, направленным за то, что для него не имеет никакой реальности, послушным тому, что для него вовсе не существенно, делающим и осуществляющим то, что для него вовсе не истинно. Но, обладая для себя таким образом значимостью единичной, случайной, в сущности животной жизни и утраченного, самосознания, оно, в противоположность этому, снова становится всеобщим и самому себе равным, потому что оно есть отрицание всякой единичности и всякого различия. Из этого равенства самому себе, или, скорее, в самом этом равенстве, оно, однако, снова впадает в случайность и замешательство, потому что эта движущаяся отрицательность имеет дело только с единичным, и ходит кругом и около случайного. Это сознание есть, таким образом, бессознательная нелепость, блуждание взад и вперед от одной крайности — равного себе самосознания, к другой — сознания случайного, запутанного и создающего путаницу. Само оно не умеет согласовать между собою двух этих идей о самом себе; оно т о познает свою свободу, как возвышение над всяким замешательством и всякой случайностью наличного бытия, то снова признает себя впадающим в несущественное, и в нём вращающимся. Оно предоставляет исчезать несущественному содержанию в своем мышлении, но, тем самым, оказывается сознанием несущественного. Оно выражает абсолютное исчезновение, но выражение существует, и это сознание есть выраженное исчезновение. Оно выражает ничтожество видения, слышания и т. д., но само оно видит, слышит и т. д. Оно утверждает ничтожество нравственных сущностей и в то же время делает их движущими силами своей деятельности. Его слово и его дело постоянно противоречат друг другу и, таким образом, само оно есть двойственное противоречивое сознание неизменности и равенства себе, с одной стороны, и, с другой — полной случайности и неравенства с собою. Но оно удерживает это собственное свое противоречие таким, как оно есть, и сохраняет к нему то же отношение, какое ему свойственно во всём его чисто отрицательном движении вообще. Если перед ним р а в е н ств о, оно указывает на неравенство, если же перед ним последнее, только что им же
