Онъ же указалъ, что человѣческій духъ никогда не можетъ удовлетвориться безсистемнымъ неодухотвореннымъ накопленіемъ фактовъ изъ области положительнаго ' знанія; когда ихъ оказывается слишкомъ много, духъ испытываетъ живую и духовную тоску по философіи; когда дѣйствительность завершилась и, какъ зрѣлый плодъ, готова упасть, чтобы дать мѣсто новой формѣ, тогда на сцену и выступаетъ философія, дѣло которой заключается въ познаніи того, что есть, а не въ^ измышленіи дѣйствительности. Поэтому-то философія всегда появляется во-время. . "Когда какая либо форма жизни старѣетъ, — пишетъ Гегель въ своемъ предисловіи < къ философіи права: — философія начинаетъ воспроизводить ея сѣдину въ сѣрыхъ тонахъ, и тогда ее уже нельзя помолодить, а можно только познать: сова Минервы ' начинаетъ свой полетъ лишь съ наступленіемъ сумерокъ". Наше время есть времй"" успѣховъ въ области точнаго знанія и въ области техники. Но этотъ прогрессъ не можетъ сдѣлать жизнь индивида болѣе одухотворенной, онъ безсиленъ погасить ту глубокую тоску, то близкое къ отчаянію, страстное исканіе новой религіи, которыя можно наблюдать въ настоящее время въ разныхъ кругахъ европейскаго общества.
Не есть ли это признакъ того, что пробилъ часъ для новой философіи, что сумерки наступаютъ? Трудно сказать, въ какомъ одѣяніи явится эта новая философія, но мы позволимъ себѣ высказать наше убѣжденіе, что она явится лишь тогда, когда сумѣетъ встать на плечи Гегеля, когда она философски овладѣетъ его принципомъ и примѣнитъ его кь измѣнившимся, вѣрнѣе, къ новымъ формамъ дѣйствительности. Живою порукою того факта, что Гегель не считалъ философію завершенной своею системою, является его вышеизложенный взглядъ на задачу философіи, какъ на познаніе дѣйствительности. Онъ завершилъ свою систему лишь въ рамкахъ своего времени, въ границахъ предвидѣнія, неизбѣжныхъ для человѣческаго ума, хотя бы и геніальнаго, предоставивъ своимъ послѣдователямъ воспроизводить сѣдину современ-ной имъ дѣйствительности.
Изъ изложеннаго ясно, насколько важно и своевременно изученіе произведеній Гегеля. Однако прежде, чѣмъ перейти къ нашей сравнительно узкой задачѣ — выясненію смысла и значенія Феноменологіи духа, намъ хочется отвѣтить на послѣднее вышеприведенное замѣчаніе кн. Трубецкого объ отсутствіи у Гегеля литературнаго таланта. Это мнѣніе настолько распространено, что пріобрѣло, такъ сказать, право гражданства и настоятельно нуждается въ разъясненіи. Безъ сомнѣнія, порою терминологія Гегеля трудна, ибо для новыхъ мыслей, съ муками рождающихся въ умѣ мыслителя, надо было найти и новыя слова, а потому рѣчь при изложе- х ніи ихъ не могла течь плавно и свободво. И въ томъ случаѣ, когда Гегель читалъ лекціи, онъ, по свидѣтельству его ученика Hotho, постоянно прерывалъ свою рѣчь. "Она текла, казалось, несвязно, наоборотъ, каждое предложеніе стояло уединенно, само по себѣ, и, казалось, пробивая себѣ путь, оно разбивалось и запутывалось". Но когда, — заявляетъ Hotho, — при помощи старанія и терпѣнія я привыкъ къ этимъ внѣшнимъ недостаткамъ рѣчи, тогда онѣ будто соединились еъ ея внутренними достоинствами въ органическое цѣлое, которое требовало оцѣнки само по себѣ. Точно такое же впечатлѣніе производятъ сочиненія Гегеля въ чтеніи. Форма ихъ изложенія органически связана съ характеромъ излагаемыхъ мыслей. Въ изложеніи чувствуешь глубокую борьбу и страданіе Гегеля, когда онъ z
Он же указал, что человеческий дух никогда не может удовлетвориться бессистемным неодухотворенным накоплением фактов из области положительного ' знания; когда их оказывается слишком много, дух испытывает живую и духовную тоску по философии; когда действительность завершилась и, как зрелый плод, готова упасть, чтобы дать место новой форме, тогда на сцену и выступает философия, дело которой заключается в познании того, что есть, а не в^ измышлении действительности. Поэтому-то философия всегда появляется вовремя. . "Когда какая либо форма жизни стареет, — пишет Гегель в своем предисловии < к философии права: — философия начинает воспроизводить её седину в серых тонах, и тогда ее уже нельзя помолодить, а можно только познать: сова Минервы ' начинает свой полет лишь с наступлением сумерок". Наше время есть времй"" успехов в области точного знания и в области техники. Но этот прогресс не может сделать жизнь индивида более одухотворенной, он бессилен погасить ту глубокую тоску, то близкое к отчаянию, страстное искание новой религии, которые можно наблюдать в настоящее время в разных кругах европейского общества.
Не есть ли это признак того, что пробил час для новой философии, что сумерки наступают? Трудно сказать, в каком одеянии явится эта новая философия, но мы позволим себе высказать наше убеждение, что она явится лишь тогда, когда сумеет встать на плечи Гегеля, когда она философски овладеет его принципом и применит его кь изменившимся, вернее, к новым формам действительности. Живою порукою того факта, что Гегель не считал философию завершенной своею системою, является его вышеизложенный взгляд на задачу философии, как на познание действительности. Он завершил свою систему лишь в рамках своего времени, в границах предвидения, неизбежных для человеческого ума, хотя бы и гениального, предоставив своим последователям воспроизводить седину современ-ной им действительности.
Из изложенного ясно, насколько важно и своевременно изучение произведений Гегеля. Однако прежде, чем перейти к нашей сравнительно узкой задаче — выяснению смысла и значения Феноменологии духа, нам хочется ответить на последнее вышеприведенное замечание кн. Трубецкого об отсутствии у Гегеля литературного таланта. Это мнение настолько распространено, что приобрело, так сказать, право гражданства и настоятельно нуждается в разъяснении. Без сомнения, порою терминология Гегеля трудна, ибо для новых мыслей, с муками рождающихся в уме мыслителя, надо было найти и новые слова, а потому речь при изложе- х нии их не могла течь плавно и свободво. И в том случае, когда Гегель читал лекции, он, по свидетельству его ученика Hotho, постоянно прерывал свою речь. "Она текла, казалось, несвязно, наоборот, каждое предложение стояло уединенно, само по себе, и, казалось, пробивая себе путь, оно разбивалось и запутывалось". Но когда, — заявляет Hotho, — при помощи старания и терпения я привык к этим внешним недостаткам речи, тогда они будто соединились еъ её внутренними достоинствами в органическое целое, которое требовало оценки само по себе. Точно такое же впечатление производят сочинения Гегеля в чтении. Форма их изложения органически связана с характером излагаемых мыслей. В изложении чувствуешь глубокую борьбу и страдание Гегеля, когда он z
