той реальности, которую уже превзошло сознаніе, возвысившееся отъ своего явленія до науки, или же къ употребленію такихъ формъ, какъ категоріи и опредѣленія рефлексіи, конечность и неистинность которыхъ изложена въ логикѣ. Напротивъ, логика показываетъ возвышеніе идеи до такой ступени, на которой она становится творцомъ природы и переходитъ къ формѣ конкретной непосредственности, понятіе коей снова разрушаетъ, однако, и это образованіе для того, чтобы стать самой собою, какъ конкретный духъ. Въ отличіе отъ этихъ конкретныхъ наукъ, имѣющихъ и сохраняющихъ, однако, въ себѣ логическое или понятіе, какъ внутреннее образующее начало, сама логика есть, конечно, формальная наука, но наука абсолютной формы, которая есть полнота внутри себя и содержитъ чистую идею истины. Эта абсолютная форма имѣетъ въ ней самой свое содержаніе или свою реальность; понятіе, поскольку оно не есть обыденное, пустое тожество, имѣетъ въ моментѣ своей отрицательности или абсолютной опредѣленности различаемыя опредѣленія; содержаніе его есть вообще не что иное, какъ такія опредѣленія абсолютной формы, какъ положенное черезъ нея саму и потому соотвѣтственное ей содержаніе. Потому эта форма имѣетъ совсѣмъ иную природу, чѣмъ обычно приписываемая логической формѣ. Она есть уже для себя самой истина, поскольку это содержаніе соотвѣтствуетъ своей формѣ, или эта реальность — своему понятію, и при томъ чистая истина, такъ какъ ея опредѣленіямъ еще несвойственна форма абсолютнаго инобытія или абсолютной непосредственности. Когда Кантъ Кг. й. г. Ѵегп. ч. II, введеніе III приходитъ относительно логики къ старому и знаменитому вопросу: что есть истина? то онъ даритъ прежде всего, какъ нѣчто общеизвѣстное, объясненіе названія, — именно, что она есть согласіе познанія съ его предметомъ; опредѣленіе, имѣющее громадную, даже величайшую цѣнность. Если вспомнить о немъ при томъ основномъ утвержденіи трансцендентальнаго идеализма, что познаніе не можетъ постигнуть вещи въ себѣ, что реальность лежитъ совершенно внѣ понятій, то сейчасъ же окажется, что такой разумъ, который не можетъ привести себѣ въ согласованіе со своимъ предметомъ, вещами въ себѣ, и вещи въ себѣ, которыя не согласуются съ понятіями разума, понятіе, которое не согласуется съ реальностью, и реальность, которая не согласуется съ понятіемъ, суть неистинныя представленія. Если бы Кантъ при этомъ опредѣленіи истины сохранилъ идею воззрительнаго разсудка, то онъ отнесся бы къ этой идеѣ, выражающей требуемое согласіе (реальности и понятія), не какъ къ мысленной вещи, а именно какъ къ истинѣ.
"То, знаніе чего требуютъ, объясняетъ далѣе Кантъ, есть всеобщій и вѣрный критерій истины всякаго познанія; онъ долженъ быть, такимъ, который примѣнимъ ко всѣмъ познаніямъ безъ различія ихъ предметовъ; но такъ какъ при немъ отвлекается отъ всего содержанія познанія (отъ отношенія къ его объекту), а истина касается именно этого содержанія, то было бы совершенно невозможно и нелѣпо спрашивать о признакѣ истины этого содержанія познанія". Здѣсь очень опредѣленно изложено обычное представленіе о формальной функціи логики, и
той реальности, которую уже превзошло сознание, возвысившееся от своего явления до науки, или же к употреблению таких форм, как категории и определения рефлексии, конечность и неистинность которых изложена в логике. Напротив, логика показывает возвышение идеи до такой ступени, на которой она становится творцом природы и переходит к форме конкретной непосредственности, понятие коей снова разрушает, однако, и это образование для того, чтобы стать самой собою, как конкретный дух. В отличие от этих конкретных наук, имеющих и сохраняющих, однако, в себе логическое или понятие, как внутреннее образующее начало, сама логика есть, конечно, формальная наука, но наука абсолютной формы, которая есть полнота внутри себя и содержит чистую идею истины. Эта абсолютная форма имеет в ней самой свое содержание или свою реальность; понятие, поскольку оно не есть обыденное, пустое тожество, имеет в моменте своей отрицательности или абсолютной определенности различаемые определения; содержание его есть вообще не что иное, как такие определения абсолютной формы, как положенное через неё саму и потому соответственное ей содержание. Потому эта форма имеет совсем иную природу, чем обычно приписываемая логической форме. Она есть уже для себя самой истина, поскольку это содержание соответствует своей форме, или эта реальность — своему понятию, и при том чистая истина, так как её определениям еще несвойственна форма абсолютного инобытия или абсолютной непосредственности. Когда Кант Кг. й. г. Иегп. ч. II, введение III приходит относительно логики к старому и знаменитому вопросу: что есть истина? то он дарит прежде всего, как нечто общеизвестное, объяснение названия, — именно, что она есть согласие познания с его предметом; определение, имеющее громадную, даже величайшую ценность. Если вспомнить о нём при том основном утверждении трансцендентального идеализма, что познание не может постигнуть вещи в себе, что реальность лежит совершенно вне понятий, то сейчас же окажется, что такой разум, который не может привести себе в согласование со своим предметом, вещами в себе, и вещи в себе, которые не согласуются с понятиями разума, понятие, которое не согласуется с реальностью, и реальность, которая не согласуется с понятием, суть неистинные представления. Если бы Кант при этом определении истины сохранил идею воззрительного рассудка, то он отнесся бы к этой идее, выражающей требуемое согласие (реальности и понятия), не как к мысленной вещи, а именно как к истине.
"То, знание чего требуют, объясняет далее Кант, есть всеобщий и верный критерий истины всякого познания; он должен быть, таким, который применим ко всем познаниям без различия их предметов; но так как при нём отвлекается от всего содержания познания (от отношения к его объекту), а истина касается именно этого содержания, то было бы совершенно невозможно и нелепо спрашивать о признаке истины этого содержания познания". Здесь очень определенно изложено обычное представление о формальной функции логики, и
