вещность (Діе Віп^ііеіі) сама, какъ таковая, есть опредѣленіе основанія, свойство не отличено отъ своего основанія и не составляетъ просто положенія, а есть перешедшее въ свою внѣшность и потому поистинѣ рефлектированное въ себя основаніе; свойство само, какъ таковое, есть основаніе, сущее въ себѣ положеніе или, иначе, образуетъ форму своего тожества съ собою; его опредѣленность есть внѣшняя себѣ рефлексія основанія; а все цѣлое есть относящееся къ себѣ въ своемъ отталкиваніи и опредѣленіи, въ своей внѣшней непосредственности основаніе. Вещь въ себѣ осуществляется, такимъ образомъ, существенно, и то, что она осуществляется, означаетъ, наоборотъ, что осуществленіе, какъ внѣшняя непосредственность, есть вмѣстѣ съ тѣмъ бытіе въ себѣ.
Примѣчаніе. Уже выше (1 ч., 1 отд., стр. 28) но поводу момента существованія, бытія въ себѣ, было упомянуто о вещи въ себѣ, при чемъ было указано, что вещь въ себѣ, какъ таковая, есть не что иное, какъ пустое отвлеченіе отъ всякой опредѣленности, о коемъ, конечно, нельзя ничего знать, именно потому, что оно есть отвлеченность отъ всякой опредѣленности. Поскольку, такимъ образомъ, вещь въ себѣ предположена, какъ неопредѣленное, то всякое опредѣленіе падаетъ внѣ ея, въ чуждую ей рефлексію, къ которой она безразлична. Трансцендентальный идеализмъ признаетъ за такую внѣшнюю рефлексію сознаніе. Такъ какъ эта философская система перемѣщаетъ всякую опредѣленность вещей, какъ по формѣ, такъ и но содержанію, въ сознаніе, то еъ этой точки зрѣнія во мнѣ, въ субъектѣ совершается то, что я вижу листья дерева не черными, а зелеными, солнце — круглымъ, а не квадратнымъ, что сахаръ для моего вкуса сладокъ, а не горекъ, что первый и второй ударъ часовъ я опредѣляю, какъ послѣдовательные, а не какъ одновременные, а также, первый не какъ причину, ниже какъ дѣйствіе второго и т. д. Это рѣзкое изложеніе субъективнаго идеализма непосредственно противорѣчить сознанію свободы, по которому я знаю себя, напротивъ, какъ общее и неопредѣленное, отдѣляю отъ себя эти многообразныя и необходимыя опредѣленія и признаю ихъ, какъ нѣчто внѣшнее мнѣ, присущими лишь вещамъ. Въ этомъ сознаніи своей свободы я есть то поистинѣ рефлектированное въ себя тожество, которымъ должна быть вещь въ себѣ. Въ другомъ мѣстѣ я показалъ, что этотъ трансцендентальный идеализмъ не выходитъ за ограниченность я объектомъ, вообще за конечный міръ, но измѣняетъ лишь форму предѣла, остающагося для него абсолютнымъ, перемѣщая лишь ее изъ объективной въ субъективную область и дѣлая опредѣленностями я и происходящею въ немъ, какъ въ вещи, дикою смѣною то, что признается обычнымъ сознаніемъ за нѣкоторыя принадлежащія лишь внѣшнимъ ему вещамъ многообразіе и измѣненіе. Съ теперешней точки зрѣнія лишь противоставляются вещь въ себѣ и ближайшая къ ней внѣшняя рефлексія; послѣдняя не опредѣлила еще себя, какъ сознаніе, а вещь въ себѣ, какъ я. Изъ природы вещи въ себѣ и внѣшней рефлексіи оказалось, что это внѣшнее само опредѣлило себя, какъ вещь въ себѣ, и, наоборотъ, стало собственнымъ опредѣленіемъ той первой вещи въ себѣ. Существенная же недостаточность той точки зрѣнія, на которой останавливается сказанная философія, состоитъ въ томъ, что она
вещность (Дие Вип^іиеиі) сама, как таковая, есть определение основания, свойство не отличено от своего основания и не составляет просто положения, а есть перешедшее в свою внешность и потому поистине рефлектированное в себя основание; свойство само, как таковое, есть основание, сущее в себе положение или, иначе, образует форму своего тожества с собою; его определенность есть внешняя себе рефлексия основания; а всё целое есть относящееся к себе в своем отталкивании и определении, в своей внешней непосредственности основание. Вещь в себе осуществляется, таким образом, существенно, и то, что она осуществляется, означает, наоборот, что осуществление, как внешняя непосредственность, есть вместе с тем бытие в себе.
Примечание. Уже выше (1 ч., 1 отд., стр. 28) но поводу момента существования, бытия в себе, было упомянуто о вещи в себе, при чём было указано, что вещь в себе, как таковая, есть не что иное, как пустое отвлечение от всякой определенности, о коем, конечно, нельзя ничего знать, именно потому, что оно есть отвлеченность от всякой определенности. Поскольку, таким образом, вещь в себе предположена, как неопределенное, то всякое определение падает вне её, в чуждую ей рефлексию, к которой она безразлична. Трансцендентальный идеализм признает за такую внешнюю рефлексию сознание. Так как эта философская система перемещает всякую определенность вещей, как по форме, так и но содержанию, в сознание, то еъ этой точки зрения во мне, в субъекте совершается то, что я вижу листья дерева не черными, а зелеными, солнце — круглым, а не квадратным, что сахар для моего вкуса сладок, а не горек, что первый и второй удар часов я определяю, как последовательные, а не как одновременные, а также, первый не как причину, ниже как действие второго и т. д. Это резкое изложение субъективного идеализма непосредственно противоречить сознанию свободы, по которому я знаю себя, напротив, как общее и неопределенное, отделяю от себя эти многообразные и необходимые определения и признаю их, как нечто внешнее мне, присущими лишь вещам. В этом сознании своей свободы я есть то поистине рефлектированное в себя тожество, которым должна быть вещь в себе. В другом месте я показал, что этот трансцендентальный идеализм не выходит за ограниченность я объектом, вообще за конечный мир, но изменяет лишь форму предела, остающегося для него абсолютным, перемещая лишь ее из объективной в субъективную область и делая определенностями я и происходящею в нём, как в вещи, дикою сменою то, что признается обычным сознанием за некоторые принадлежащие лишь внешним ему вещам многообразие и изменение. С теперешней точки зрения лишь противоставляются вещь в себе и ближайшая к ней внешняя рефлексия; последняя не определила еще себя, как сознание, а вещь в себе, как я. Из природы вещи в себе и внешней рефлексии оказалось, что это внешнее само определило себя, как вещь в себе, и, наоборот, стало собственным определением той первой вещи в себе. Существенная же недостаточность той точки зрения, на которой останавливается сказанная философия, состоит в том, что она
