все болѣе и болѣе помрачается, и ночь, отрицательное, есть конецъ линіи, невозвращающейся уже къ первому свѣту.
Отсутствіе рефлексіи въ себя, свойственное какъ спинозову изложенію абсолютнаго, такъ и ученію объ эманаціи въ немъ самомъ, восполняется въ понятіи лейбницевыхъ монадъ. Односторонность какого-либо философскаго принципа приводитъ къ противоположенію его противоположному принципу, и, какъ бываетъ всегда, возникаетъ ихъ объединеніе, по крайней мѣрѣ, какъ порозненная полнота. Монада есть лишь одно, нѣкоторое рефлектированное въ себя отрицательное; она есть полнота содержанія міра; различное многообразіе не только исчезаетъ въ ней, но отрицательнымъ образомъ сохраняется. Спинозова субстанція есть(также) единство всякаго содержанія; но это многообразное содержаніе міра есть, какъ таковое, не внутри ея, а въ ея внѣшней рефлексіи. Поэтому монада по существу есть представляющая; но въ вей, хотя она и конечна, нѣтъ пассивности, а измѣненія и опредѣленія внутри ея суть проявленія ея внутри самой себя. Она есть энтелехія; обнаруженіе есть ея собственное дѣйствіе. При томъ монада есть опредѣленная, отличенная отъ другихъ; опредѣленность присуща особому содержанію ея и виду и способа ея проявленія. Поэтому монада есть полнота въ себѣ, по своей субстанціи, а не въ своихъ проявленіяхъ. Это ограниченіе монады находится необходимо не въ полагающей саму себя или въ представляющей монадѣ, а внутри ея бытія въ себѣ, или иначе оно есть абсолютная граница, предопредѣленіе, положенное другою, отличною отъ нея сущностью. Далѣе, такъ какъ ограниченное имѣетъ бытіе, лишь относясь къ другому ограниченному, монада же есть вмѣстѣ съ тѣмъ нѣкоторое замкнутое внутри себя абсолютное, то гармонія этихъ ограниченій, т.-е. взаимное отношеніе монадъ, находится внѣ ихъ и также предустановлена нѣкоторою другою сущностью или въ себѣ.
Ясно, что хотя принципъ рефлексіи въ себя составляетъ основное опредѣленіе монады, вообще устраняетъ инобытіе и воздѣйствіе извнѣ и обращаетъ измѣненія монады въ ея собственное положеніе, но что, съ другой стороны, зависящая отъ другого пассивность тѣмъ самымъ превращается лишь въ абсолютное ограниченіе, въ ограниченіе бытія въ себѣ. Лейбницъ приписываетъ монадамъ извѣстную законченность внутри себя, нѣкоторый видъ самостоятельности; онѣ суть сотворенныя сущности. При ближайшемъ разсмотрѣніи ихъ ограниченія изъ этого изложенія оказывается, что присущее имъ проявленіе ихъ самихъ есть полнота формы. Очень важно понятіе, по которому измѣненія монадъ представляются, какъ чуждыя пассивности дѣйствія, какъ проявленія ихъ самихъ, и принципъ рефлексіи въ себя или индивидуаціи выступаетъ, какъ существенный. Далѣе необходимо признавать ихъ конечность состоящею въ томъ, что ихъ содержаніе или субстанція отличены отъ формы, и далѣе что первое ограничено, а вторая безконечна. Но затѣмъ надлежало бы найти въ понятіи абсолютной монады нетолько это абсолютное единство формы и содержанія, а также свойство рефлексіи отталкивать себя отъ себя, какъ относящуюся къ себѣ самой отрицательность,
всё более и более помрачается, и ночь, отрицательное, есть конец линии, невозвращающейся уже к первому свету.
Отсутствие рефлексии в себя, свойственное как спинозову изложению абсолютного, так и учению об эманации в нём самом, восполняется в понятии лейбницевых монад. Односторонность какого-либо философского принципа приводит к противоположению его противоположному принципу, и, как бывает всегда, возникает их объединение, по крайней мере, как порозненная полнота. Монада есть лишь одно, некоторое рефлектированное в себя отрицательное; она есть полнота содержания мира; различное многообразие не только исчезает в ней, но отрицательным образом сохраняется. Спинозова субстанция есть(также) единство всякого содержания; но это многообразное содержание мира есть, как таковое, не внутри её, а в её внешней рефлексии. Поэтому монада по существу есть представляющая; но в вей, хотя она и конечна, нет пассивности, а изменения и определения внутри её суть проявления её внутри самой себя. Она есть энтелехия; обнаружение есть её собственное действие. При том монада есть определенная, отличенная от других; определенность присуща особому содержанию её и виду и способа её проявления. Поэтому монада есть полнота в себе, по своей субстанции, а не в своих проявлениях. Это ограничение монады находится необходимо не в полагающей саму себя или в представляющей монаде, а внутри её бытия в себе, или иначе оно есть абсолютная граница, предопределение, положенное другою, отличною от неё сущностью. Далее, так как ограниченное имеет бытие, лишь относясь к другому ограниченному, монада же есть вместе с тем некоторое замкнутое внутри себя абсолютное, то гармония этих ограничений, т. е. взаимное отношение монад, находится вне их и также предустановлена некоторою другою сущностью или в себе.
Ясно, что хотя принцип рефлексии в себя составляет основное определение монады, вообще устраняет инобытие и воздействие извне и обращает изменения монады в её собственное положение, но что, с другой стороны, зависящая от другого пассивность тем самым превращается лишь в абсолютное ограничение, в ограничение бытия в себе. Лейбниц приписывает монадам известную законченность внутри себя, некоторый вид самостоятельности; они суть сотворенные сущности. При ближайшем рассмотрении их ограничения из этого изложения оказывается, что присущее им проявление их самих есть полнота формы. Очень важно понятие, по которому изменения монад представляются, как чуждые пассивности действия, как проявления их самих, и принцип рефлексии в себя или индивидуации выступает, как существенный. Далее необходимо признавать их конечность состоящею в том, что их содержание или субстанция отличены от формы, и далее что первое ограничено, а вторая бесконечна. Но затем надлежало бы найти в понятии абсолютной монады нетолько это абсолютное единство формы и содержания, а также свойство рефлексии отталкивать себя от себя, как относящуюся к себе самой отрицательность,
