хватываетъ въ свою границу конечнаго, какъ чего-либо сущаго въ себѣ и для себя,, но разлагаетъ свою устойчивость въ абсолютное и расширяетъ послѣднее въ аттрибутъ, то въ немъ снимается даже то, что онъ есть аттрибутъ; она погружаетъ его- и свое разлагающее дѣйствіе въ простое абсолютное.
Но такъ какъ рефлексія возвращается отъ своего различенія только къ тожеству абсолютнаго, то она вмѣстѣ съ тѣмъ не переходитъ изъ своей внѣшности къ истинному абсолютному. Она достигла лишь неопредѣленнаго, отвлеченнаго тожества, т.-е. того, которое состоитъ въ опредѣленности тожества. Или, иначе, такъ какъ рефлексія, какъ внутренняя форма, опредѣляетъ абсолютное, какъ аттрибутъ, то это опредѣленіе есть еще нѣчто различное отъ внѣшности; внутреннее опредѣленіе не проникаетъ всего абсолютнаго; его обнаруженіе состоитъ въ томъ, чтобы исчезнуть въ абсолютномъ, какъ только положенное.
Такимъ образомъ, форма все равно, какъ внѣшняя или какъ внутренняя, черезъ которую абсолютное стало атрибутомъ, вмѣстѣ съ тѣмъ положена, какъ нѣчто уничтоженное въ себѣ самомъ, какъ внѣшняя видимость или, просто, какъ видъ и способъ.
С.
Модусъ абсолютнаго.
Аттрибутъ есть, во-первыхъ, абсолютное въ простомъ тожествѣ съ собою. Во-вторыхъ, онъ есть отрицаніе, и оно, какъ отрицаніе, есть формальная рефлексія въ себя. Обѣ эти стороны образуютъ ближайшимъ образомъ двѣ крайности абсолютнаго, среднее между коими есть оно само, такъ какъ оно есть какъ абсолютное, такъ и опредѣленность. Вторая изъ этихъ крайностей есть отрицательное, какъ отрицательное, какъ внѣшняя абсолютному рефлексія. Или, поскольку оно берется, какъ внутреннее абсолютнаго, и поскольку собственное опредѣленіе абсолютнаго есть положеніе себя, какъ модуса, то послѣдній есть инобытіе абсолютнаго, потеря послѣднимъ себя въ измѣнчивости и случайности бытія, переходъ абсолютнаго въ свою противоположность безъ возврата въ себя, лишенное цѣлостности многообразіе опредѣленій формы и содержанія.
Но модусъ, какъ внѣшность абсолютнаго, есть не только эта внѣшность, а внѣшность, положенная, какъ внѣшность, простой видъ и способъ, тѣмъ самымъ видимость, какъ видимость или рефлексія формы въ себя; а, стало быть, то тожество съ собою, которое и есть абсолютное. Такимъ образомъ, на дѣлѣ лишь въ модусѣ абсолютное положено, какъ абсолютное тожество; то, что оно есть, именно тожество съ собою, оно есть, лишь какъ относящаяся къ себѣ отрицательность, какъ видимость, положенная, какъ видимость.
Поскольку поэтому изложеніе абсолютнаго начинаетъ съ его абсолютнаго тожества и переходитъ къ аттрибуту и отъ него къ. модусу, оно, такимъ образомъ вполнѣ прошло свои моменты. Но, во-первыхъ, оно не есть тѣмъ
хватывает в свою границу конечного, как чего-либо сущего в себе и для себя,, но разлагает свою устойчивость в абсолютное и расширяет последнее в аттрибут, то в нём снимается даже то, что он есть аттрибут; она погружает его- и свое разлагающее действие в простое абсолютное.
Но так как рефлексия возвращается от своего различения только к тожеству абсолютного, то она вместе с тем не переходит из своей внешности к истинному абсолютному. Она достигла лишь неопределенного, отвлеченного тожества, т. е. того, которое состоит в определенности тожества. Или, иначе, так как рефлексия, как внутренняя форма, определяет абсолютное, как аттрибут, то это определение есть еще нечто различное от внешности; внутреннее определение не проникает всего абсолютного; его обнаружение состоит в том, чтобы исчезнуть в абсолютном, как только положенное.
Таким образом, форма всё равно, как внешняя или как внутренняя, через которую абсолютное стало атрибутом, вместе с тем положена, как нечто уничтоженное в себе самом, как внешняя видимость или, просто, как вид и способ.
С.
Модус абсолютного.
Аттрибут есть, во-первых, абсолютное в простом тожестве с собою. Во-вторых, он есть отрицание, и оно, как отрицание, есть формальная рефлексия в себя. Обе эти стороны образуют ближайшим образом две крайности абсолютного, среднее между коими есть оно само, так как оно есть как абсолютное, так и определенность. Вторая из этих крайностей есть отрицательное, как отрицательное, как внешняя абсолютному рефлексия. Или, поскольку оно берется, как внутреннее абсолютного, и поскольку собственное определение абсолютного есть положение себя, как модуса, то последний есть инобытие абсолютного, потеря последним себя в изменчивости и случайности бытия, переход абсолютного в свою противоположность без возврата в себя, лишенное целостности многообразие определений формы и содержания.
Но модус, как внешность абсолютного, есть не только эта внешность, а внешность, положенная, как внешность, простой вид и способ, тем самым видимость, как видимость или рефлексия формы в себя; а, стало быть, то тожество с собою, которое и есть абсолютное. Таким образом, на деле лишь в модусе абсолютное положено, как абсолютное тожество; то, что оно есть, именно тожество с собою, оно есть, лишь как относящаяся к себе отрицательность, как видимость, положенная, как видимость.
Поскольку поэтому изложение абсолютного начинает с его абсолютного тожества и переходит к аттрибуту и от него к. модусу, оно, таким образом вполне прошло свои моменты. Но, во-первых, оно не есть тем
