Слѣдуетъ обратить вниманіе еще на непосредственную связь, въ которой находится возвышеніе надъ ста талерами и вообще надъ конечными вещами съ онтологическимъ доказательствомъ и съ приведенною кантовою его критикою. Эта критика пріобрѣла всеобщее сочувствіе своимъ популярнымъ примѣромъ; кто не знаетъ, что сто дѣйствительныхъ талеровъ различны отъ ста талеровъ только возможныхъ? что это составляетъ разницу въ моемъ имущественномъ состояніи? Если же это различіе проявляется относительно ста талеровъ, то, стало быть, понятіе, т.-е. опредѣленіе содержанія въ его пустой возможности, и бытіе различны; стало быть, и понятіе Бога отлично отъ его бытія, и сколь мало я изъ возможности ста талеровъ могу вывести ихъ дѣйствительность, столь же мало я могу изъ понятія Бога выколупать (herausklauben) его существованіе; между тѣмъ, именно въ такомъ выколупываніи существованія Бога изъ его понятія и должно состоять онтологическое доказательство. Но хотя имѣетъ свою долю правды то мнѣніе, что понятіе отлично отъ бытія, тѣмъ не менѣе еще болѣе отличается Богъ отъ ста талеровъ и другихъ конечныхъ вещей. Въ томъ и состоитъ опредѣленіе конечныхъ вещей, что ихъ понятіе и ихъ бытіе различны, что понятіе и реальность, душа и тѣло въ нихъ раздѣлимы, и потому онѣ преходящи и смертны; отвлеченное же опредѣленіе Бога, напротивъ, состоитъ въ томъ, что его понятіе и его бытіе нераздѣльны и нераздѣлимы.
Истинная критика категорій и разума именно и должна привести къ тому, чтобы уяснить познаніе этого различія и удержать его (познаніе) отъ перенесенія на Бога опредѣленій и отношеній конечнаго.
Примѣчаніе 2. Слѣдуетъ далѣе указать на другое основаніе, способствующее возникновенію отвращенія къ предложенію о бытіи и ничто; основаніе это заключается въ томъ, что результатъ, проистекающій изъ разсмотрѣнія бытія и ничто, находитъ себѣ лишь несовершенное выраженіе въ предложеніи: бытіе и ничто есть одно и то же. Удареніе падаетъ преимущественно на одно и то же, какъ вообще въ сужденіи, поскольку въ немъ лишь сказуемое высказываетъ, что такое подлежащее. Поэтому смыслъ получается такой, какъ будто отрицается то различеніе, которое, однако, вмѣстѣ съ тѣмъ непосредственно дано въ этомъ предложеніи: ибо въ немъ высказываются и содержатся, какъ различенныя, оба опредѣленія, бытіе и ничто. При этомъ нельзя также предполагать, что отъ нихъ отвлекается и удерживается ■одно ихъ единство. Это пониманіе было бы одностороннимъ, такъ какъ то, отъ чего должно быть отвлечено, также содержится и называется въ предложеніи. Поскольку же предложеніе: бытіе и ничто есть одно и то же высказываетъ тожество этихъ опредѣленій, въ дѣйствительности же содержитъ ихъ оба, какъ различныя, оно противорѣчить само себѣ и разлагаетъ само себя. Если мы твердо станемъ на эту точку зрѣнія, то, стало быть, здѣсь получается предложеніе, которое, при ближайшемъ разсмотрѣніи, имѣетъ движеніе, приводящее его къ самоуничтоженію. Но тѣмъ самымъ въ немъ и совершается именно то, что должно собственно составлять его содержаніе, именно становленіе.
Следует обратить внимание еще на непосредственную связь, в которой находится возвышение над ста талерами и вообще над конечными вещами с онтологическим доказательством и с приведенною кантовою его критикою. Эта критика приобрела всеобщее сочувствие своим популярным примером; кто не знает, что сто действительных талеров различны от ста талеров только возможных? что это составляет разницу в моем имущественном состоянии? Если же это различие проявляется относительно ста талеров, то, стало быть, понятие, т. е. определение содержания в его пустой возможности, и бытие различны; стало быть, и понятие Бога отлично от его бытия, и сколь мало я из возможности ста талеров могу вывести их действительность, столь же мало я могу из понятия Бога выколупать (herausklauben) его существование; между тем, именно в таком выколупывании существования Бога из его понятия и должно состоять онтологическое доказательство. Но хотя имеет свою долю правды то мнение, что понятие отлично от бытия, тем не менее еще более отличается Бог от ста талеров и других конечных вещей. В том и состоит определение конечных вещей, что их понятие и их бытие различны, что понятие и реальность, душа и тело в них разделимы, и потому они преходящи и смертны; отвлеченное же определение Бога, напротив, состоит в том, что его понятие и его бытие нераздельны и неразделимы.
Истинная критика категорий и разума именно и должна привести к тому, чтобы уяснить познание этого различия и удержать его (познание) от перенесения на Бога определений и отношений конечного.
Примечание 2. Следует далее указать на другое основание, способствующее возникновению отвращения к предложению о бытии и ничто; основание это заключается в том, что результат, проистекающий из рассмотрения бытия и ничто, находит себе лишь несовершенное выражение в предложении: бытие и ничто есть одно и то же. Ударение падает преимущественно на одно и то же, как вообще в суждении, поскольку в нём лишь сказуемое высказывает, что такое подлежащее. Поэтому смысл получается такой, как будто отрицается то различение, которое, однако, вместе с тем непосредственно дано в этом предложении: ибо в нём высказываются и содержатся, как различенные, оба определения, бытие и ничто. При этом нельзя также предполагать, что от них отвлекается и удерживается ■одно их единство. Это понимание было бы односторонним, так как то, от чего должно быть отвлечено, также содержится и называется в предложении. Поскольку же предложение: бытие и ничто есть одно и то же высказывает тожество этих определений, в действительности же содержит их оба, как различные, оно противоречить само себе и разлагает само себя. Если мы твердо станем на эту точку зрения, то, стало быть, здесь получается предложение, которое, при ближайшем рассмотрении, имеет движение, приводящее его к самоуничтожению. Но тем самым в нём и совершается именно то, что должно собственно составлять его содержание, именно становление.
