Какъ выражается Кантъ, "чрезъ существованіе привходитъ нѣчто въ содержаніе (Context) всей совокупности опыта“, "мы получаемъ чрезъ него однимъ предметомъ воспріятія болѣе, но наше понятіе о предметѣ вслѣдствіе того не умножается“. Смыслъ этого выраженія, какъ явствуетъ изъ сказаннаго, состоитъ собственно въ томъ, что чрезъ существованіе, именно потому что нѣчто есть опредѣленное существованіе, оно находится въ связи съ другимъ, и между прочимъ и съ тѣмъ, кто воспринимаетъ. — "Понятіе ста талеровъ, говоритъ Кантъ, не умножается чрезъ воспріятіе“. Подъ понятіемъ здѣсь разумѣются вышеозначенные отдѣльно представляемые сто талеровъ. Въ такой отдѣльности они правда суть опытное содержаніе, но отрѣзанное, безъ связи и опредѣленности относительно другого; форма тожества съ собою отнимаетъ ютъ нихъ отношеніе къ другому и дѣлаетъ ихъ безразличными къ тому, воспринимаются они или нѣтъ. Но это такъ наз. понятіе ста талеровъ есть ложное понятіе, форма простого отношенія къ себѣ не принадлежитъ такому ограниченному, конечному содержанію самому; это есть форма, прибавленная и внесенная въ него субъективнымъ разсудкомъ; сто талеровъ не суть нѣчто, относящееся къ себѣ, но измѣнчивое и преходящее.
Мышленіе или представленіе, которому предносится лишь опредѣленное бытіе, существованіе, должно обратиться къ упомянутому уже началу науки, сдѣланному Парменидомъ, который очистилъ и возвысилъ свое представленіе, а съ тѣмъ вмѣстѣ и представленіе временной послѣдовательности, до состоянія чистой мысли, бытія, какъ такового, и тѣмъ самымъ создалъ элементъ науки. То, что есть первое въ наукѣ, должно было оказаться и исторически первымъ. И элейское единое или бытіе мы должны считать за первое въ познаніи мысли; вода и т. п. матеріальные принципы должны, правда, бытьобщими, но по своей матеріальности не суть чистыя мысли; число же есть и не первая простая и не остающаяся при себѣ, но самой себѣ совершенно внѣшняя мысль.
Восхожденіе отъ частнаго конечнаго бытія къ бытію, какъ таковому, въ его совершенно отвлеченной общности, должно считаться первѣйшимъ какъ теоретическимъ, такъ даже и практическимъ требованіемъ. Именно, когда по отношенію къ ста талерамъ указывается, что для моего имущественнаго состоянія есть разница, обладаю ли я ими или не обладаю, еще болѣе, существую или нѣтъ я самъ, существуетъ или нѣтъ что-либо другое, то — не говоря уже о томъ, что могутъ быть имущественныя состоянія, для которыхъ такое обладаніе ста талерами безразлично — можно было бы вспомнить, что человѣкъ долженъ въ своемъ настроеніи возвыситься до той отвлеченной общности, при которой ему дѣйствительно все равно, существуютъ или нѣтъ сто талеровъ, каково бы ни было ихъ количественное- отношеніе къ его имущественному состоянію; равнымъ образомъ, все равно, существуетъ или нѣтъ онъ самъ, т.-е. существуетъ или нѣтъ въ конечной жизни (ибо тутъ разумѣется состояніе, опредѣленное существованіе и т. п.). Даже si fractus illabatur orbis, impavidum ferient ruinae x), сказалъ одинъ римлянинъ, а христіанину тѣмъ болѣе должно быть присуще такое равнодушіе.
х) Если разрушится міръ, то незыблемыми останутся развалины.
Как выражается Кант, "чрез существование привходит нечто в содержание (Context) всей совокупности опыта“, "мы получаем чрез него одним предметом восприятия более, но наше понятие о предмете вследствие того не умножается“. Смысл этого выражения, как явствует из сказанного, состоит собственно в том, что чрез существование, именно потому что нечто есть определенное существование, оно находится в связи с другим, и между прочим и с тем, кто воспринимает. — "Понятие ста талеров, говорит Кант, не умножается чрез восприятие“. Под понятием здесь разумеются вышеозначенные отдельно представляемые сто талеров. В такой отдельности они правда суть опытное содержание, но отрезанное, без связи и определенности относительно другого; форма тожества с собою отнимает ют них отношение к другому и делает их безразличными к тому, воспринимаются они или нет. Но это так наз. понятие ста талеров есть ложное понятие, форма простого отношения к себе не принадлежит такому ограниченному, конечному содержанию самому; это есть форма, прибавленная и внесенная в него субъективным рассудком; сто талеров не суть нечто, относящееся к себе, но изменчивое и преходящее.
Мышление или представление, которому предносится лишь определенное бытие, существование, должно обратиться к упомянутому уже началу науки, сделанному Парменидом, который очистил и возвысил свое представление, а с тем вместе и представление временной последовательности, до состояния чистой мысли, бытия, как такового, и тем самым создал элемент науки. То, что есть первое в науке, должно было оказаться и исторически первым. И элейское единое или бытие мы должны считать за первое в познании мысли; вода и т. п. материальные принципы должны, правда, бытьобщими, но по своей материальности не суть чистые мысли; число же есть и не первая простая и не остающаяся при себе, но самой себе совершенно внешняя мысль.
Восхождение от частного конечного бытия к бытию, как таковому, в его совершенно отвлеченной общности, должно считаться первейшим как теоретическим, так даже и практическим требованием. Именно, когда по отношению к ста талерам указывается, что для моего имущественного состояния есть разница, обладаю ли я ими или не обладаю, еще более, существую или нет я сам, существует или нет что-либо другое, то — не говоря уже о том, что могут быть имущественные состояния, для которых такое обладание ста талерами безразлично — можно было бы вспомнить, что человек должен в своем настроении возвыситься до той отвлеченной общности, при которой ему действительно всё равно, существуют или нет сто талеров, каково бы ни было их количественное- отношение к его имущественному состоянию; равным образом, всё равно, существует или нет он сам, т. е. существует или нет в конечной жизни (ибо тут разумеется состояние, определенное существование и т. п.). Даже si fractus illabatur orbis, impavidum ferient ruinae x), сказал один римлянин, а христианину тем более должно быть присуще такое равнодушие.
х) Если разрушится мир, то незыблемыми останутся развалины.
