не что иное, какъ пустое бытіе; ибо что такое вещь — это должно выясниться лишь въ ходѣ науки и не можетъ быть предположено до послѣдней, какъ извѣстное.
Въ какой бы засимъ формѣ ни принимали за начало нѣчто иное, чѣмъ пустое бытіе, оно страдаетъ указанными недостатками. Тѣ, которые недовольны этимъ началомъ, могутъ постараться начать какъ-нибудь иначе, съ тѣмъ при томъ, чтобы избѣгнуть этихъ недостатковъ.
Но нельзя не упомянуть совсѣмъ объ оригинальномъ началѣ философіи, пріобрѣвшемъ знаменитость въ новое время, о началѣ съ я. Оно возникло отчасти изъ того соображенія, что изъ перваго истиннаго должно быть выведено все послѣдующее, отчасти изъ той потребности, чтобы первое истинное было нѣчто извѣстное и еще болѣе — непосредственно извѣстное. Это начало, вообще говоря, не есть такое представленіе, которое случайно, и которое можетъ быть въ одномъ субъектѣ однимъ, въ другомъ другимъ. Ибо я, это непосредственное самосознаніе, является прежде всего отчасти непосредственнымъ, отчасти въ гораздо большей степени извѣстнымъ, чѣмъ всякое иное представленіе; нѣчто иное извѣстное, правда, принадлежитъ къ я, но вмѣстѣ съ тѣмъ есть отличное отъ него и потому случайное содержаніе; я же есть простая достовѣрность себя самого. Но я вмѣстѣ съ тѣмъ есть нѣчто конкретное, или, правильнѣе, я есть наиконкретнѣйшее, — сознаніе себя, какъ безконечно разнообразнаго міра. Для того, чтобы я было началомъ и основаніемъ философіи, требуется обособленіе этого конкретнаго, — абсолютный актъ, посредствомъ котораго я очищается отъ себя самого и, какъ отвлеченное я, входитъ въ свое сознаніе. Но это чистое я уже не есть непосредственное, извѣстное, обычное я нашего сознанія, къ которому наука могла бы примкнуть непосредственно и доступно для каждаго. Этотъ актъ есть не что иное, какъ возвышеніе на точку зрѣнія чистаго знанія, съ которой исчезаетъ различіе субъективнаго и объективнаго. Но поскольку такое возвышеніе требуется столь непосредственно, оно есть требованіе субъективное; для того, чтобы обнаружить себя, какъ требованіе истинное, движеніе конкретнаго я отъ непосредственнаго сознанія къ чистому знанію должно быть показано и изображено въ себѣ самомъ, въ своей собственной необходимости. Безъ такого объективнаго движенія чистое знаніе, опредѣляемое такъ же, какъ умственное воззрѣніе, является точкою зрѣнія произвольною, или само — однимъ изъ опытныхъ состояній сознанія, отноентельно котораго возникаетъ сомнѣніе, что, быть можетъ, одинъ находитъ или можетъ вызвать его въ себѣ, а другой — нѣтъ. Поскольку же это чистое я должно быть по существу чистымъ знаніемъ, а чистое знаніе возникаетъ въ индивидуальномъ сознаніи лишь чрезъ абсолютный актъ самовозвышенія, а не присуще ему непосредственно, то тѣмъ самымъ утрачивается именно та выгода, которая должна произойти для философіи отъ такого начала, состоящая именно въ томъ, что оно есть будто бы нѣчто просто извѣстное, что каждый находитъ непосредственно въ себѣ и съ чѣмъ можетъ связать дальнѣйшее размышленіе; это чистое я, въ своей отвлеченной сущности, есть, напротивъ, нѣчто неизвѣстное обычному сознанію, нѣчто, чего
не что иное, как пустое бытие; ибо что такое вещь — это должно выясниться лишь в ходе науки и не может быть предположено до последней, как известное.
В какой бы засим форме ни принимали за начало нечто иное, чем пустое бытие, оно страдает указанными недостатками. Те, которые недовольны этим началом, могут постараться начать как-нибудь иначе, с тем при том, чтобы избегнуть этих недостатков.
Но нельзя не упомянуть совсем об оригинальном начале философии, приобретшем знаменитость в новое время, о начале с я. Оно возникло отчасти из того соображения, что из первого истинного должно быть выведено всё последующее, отчасти из той потребности, чтобы первое истинное было нечто известное и еще более — непосредственно известное. Это начало, вообще говоря, не есть такое представление, которое случайно, и которое может быть в одном субъекте одним, в другом другим. Ибо я, это непосредственное самосознание, является прежде всего отчасти непосредственным, отчасти в гораздо большей степени известным, чем всякое иное представление; нечто иное известное, правда, принадлежит к я, но вместе с тем есть отличное от него и потому случайное содержание; я же есть простая достоверность себя самого. Но я вместе с тем есть нечто конкретное, или, правильнее, я есть наиконкретнейшее, — сознание себя, как бесконечно разнообразного мира. Для того, чтобы я было началом и основанием философии, требуется обособление этого конкретного, — абсолютный акт, посредством которого я очищается от себя самого и, как отвлеченное я, входит в свое сознание. Но это чистое я уже не есть непосредственное, известное, обычное я нашего сознания, к которому наука могла бы примкнуть непосредственно и доступно для каждого. Этот акт есть не что иное, как возвышение на точку зрения чистого знания, с которой исчезает различие субъективного и объективного. Но поскольку такое возвышение требуется столь непосредственно, оно есть требование субъективное; для того, чтобы обнаружить себя, как требование истинное, движение конкретного я от непосредственного сознания к чистому знанию должно быть показано и изображено в себе самом, в своей собственной необходимости. Без такого объективного движения чистое знание, определяемое так же, как умственное воззрение, является точкою зрения произвольною, или само — одним из опытных состояний сознания, отноентельно которого возникает сомнение, что, быть может, один находит или может вызвать его в себе, а другой — нет. Поскольку же это чистое я должно быть по существу чистым знанием, а чистое знание возникает в индивидуальном сознании лишь чрез абсолютный акт самовозвышения, а не присуще ему непосредственно, то тем самым утрачивается именно та выгода, которая должна произойти для философии от такого начала, состоящая именно в том, что оно есть будто бы нечто просто известное, что каждый находит непосредственно в себе и с чем может связать дальнейшее размышление; это чистое я, в своей отвлеченной сущности, есть, напротив, нечто неизвестное обычному сознанию, нечто, чего
