личеніи остаются сами въ себѣ цѣлостнымъ понятіемъ, и послѣднее полагается въ раздѣленіи лишь въ своихъ собственныхъ опредѣленіяхъ.
Такимъ образомъ цѣлостное понятіе должно быть разсматриваемо во-первыхъ, какъ сущее понятіе, во-вторыхъ, какъ понятіе; тамъ оно есть понятіе въ себѣ, понятіе реальности или бытія, здѣсь — понятіе, какъ таковое, какъ сущее для себя понятіе (каково оно — обращаясь къ конкретнымъ формамъ — въ мыслящемъ человѣкѣ или даже, хотя еще не сознаваемое, а тѣмъ менѣе познаваемое понятіе въ чувствующемъ животномъ и въ органической индивидуальности вообще; понятіемъ въ себѣ оно бываетъ лишь въ неорганической природѣ). Поэтому логику слѣдуетъ раздѣлить прежде всего на логику попятія, какъ бытія, и понятія, какъ понятія или — употребляя обычныя, хотя весьма, неопредѣленныя и потому многосмысленныя выраженія — на объективную и субъективную логику.
Но вслѣдствіе лежащаго въ основѣ элемента единства понятія внутри себя самого, и потому нераздѣльности его опредѣленій, послѣднія должны за симъ также, поскольку они различаются, поскольку въ ихъ различіи положено понятіе, находиться по меньшей мѣрѣ во взаимномъ отношеніи. Отсюда получается область опосредованія, понятіе, какъ система рефлективныхъ опредѣленій, т.-е. бытія, переходящаго въ бытіе внутри понятія, которое тѣмъ самымъ еще не полагается, какъ таковое, для себя, но остается вмѣстѣ съ тѣмъ причастнымъ непосредственному бытію, какъ еще внѣшнему для него; это есть ученіе о сущности, помѣщающееся между ученіями о бытіи и о понятіи. Въ общемъ раздѣленіи этого сочиненія по логикѣ оно помѣщено еще въ отдѣлѣ объективной логики, такъ какъ, хотя сущность есть уже внутреннее, но за понятіемъ нарочито сохраняется характеръ субъекта.
Въ новѣйшее время Кантъ *) противопоставилъ тому, что обычно называется логикою, еще иную, именно трансцендентальную логику. То,
х) Я припомню, что въ этомъ сочиненіи я потому часто принимаю во вниманіе философію Канта (что многимъ можетъ показаться излишнимъ), что он^, какъ бьг ни смотрѣли въ иныхъ мѣстахъ, а также и въ этомъ сочиненіи, на ея ближайшія опредѣленія, равно какъ на отдѣльныя части ея изложенія, составляетъ основу и исходный пунктъ новѣйшей нѣмецкой философіи, и что эта ея заслуга, какой-бы критикѣ ее ни подвергали, остается за нею непререкаемо. Ее еще и потому приходится часто принимать во вниманіе въ объективной логикѣ, что она близко касается важныхъ опредѣленныхъ сторонъ логическаго, между тѣмъ какъ позднѣйшія изложенія философіи мало обращаютъ на него вниманія и отчасти относятся къ нему съ грубымъ — но не остающимся безъ возмездія — пренебреженіемъ. Наиболѣе распространенное между нами философствованіе не идетъ далѣе того вывода Канта, что разумъ не можетъ познать истиннаго содержанія, и что абсолютная истина доступна только вѣрѣ. Но то, что у Канта есть выводъ, оказывается для этого философствованія непосредственнымъ началомъ, и вслѣдствіе того отбрасываются предшествующія соображенія, изъ коихъ получается этотъ выводъ, и которыя составляютъ философское познаніе. Кантова философія служитъ такимъ образомъ подушкою для лѣности мысли, успокоивающеюся на томъ, что все уже доказано и завершено. Поэтому для познанія и опредѣленнаго содержанія мышленія, которыхъ уже нѣтъ въ этомъ безплодномъ и сухомъ успокоеніи, слѣдуетъ обратиться къ упомянутымъ предшествующимъ соображеніямъ (Канта).
личении остаются сами в себе целостным понятием, и последнее полагается в разделении лишь в своих собственных определениях.
Таким образом целостное понятие должно быть рассматриваемо во-первых, как сущее понятие, во-вторых, как понятие; там оно есть понятие в себе, понятие реальности или бытия, здесь — понятие, как таковое, как сущее для себя понятие (каково оно — обращаясь к конкретным формам — в мыслящем человеке или даже, хотя еще не сознаваемое, а тем менее познаваемое понятие в чувствующем животном и в органической индивидуальности вообще; понятием в себе оно бывает лишь в неорганической природе). Поэтому логику следует разделить прежде всего на логику попятия, как бытия, и понятия, как понятия или — употребляя обычные, хотя весьма, неопределенные и потому многосмысленные выражения — на объективную и субъективную логику.
Но вследствие лежащего в основе элемента единства понятия внутри себя самого, и потому нераздельности его определений, последние должны за сим также, поскольку они различаются, поскольку в их различии положено понятие, находиться по меньшей мере во взаимном отношении. Отсюда получается область опосредования, понятие, как система рефлективных определений, т. е. бытия, переходящего в бытие внутри понятия, которое тем самым еще не полагается, как таковое, для себя, но остается вместе с тем причастным непосредственному бытию, как еще внешнему для него; это есть учение о сущности, помещающееся между учениями о бытии и о понятии. В общем разделении этого сочинения по логике оно помещено еще в отделе объективной логики, так как, хотя сущность есть уже внутреннее, но за понятием нарочито сохраняется характер субъекта.
В новейшее время Кант *) противопоставил тому, что обычно называется логикою, еще иную, именно трансцендентальную логику. То,
х) Я припомню, что в этом сочинении я потому часто принимаю во внимание философию Канта (что многим может показаться излишним), что он^, как бьг ни смотрели в иных местах, а также и в этом сочинении, на её ближайшие определения, равно как на отдельные части её изложения, составляет основу и исходный пункт новейшей немецкой философии, и что эта её заслуга, какой бы критике ее ни подвергали, остается за нею непререкаемо. Ее еще и потому приходится часто принимать во внимание в объективной логике, что она близко касается важных определенных сторон логического, между тем как позднейшие изложения философии мало обращают на него внимания и отчасти относятся к нему с грубым — но не остающимся без возмездия — пренебрежением. Наиболее распространенное между нами философствование не идет далее того вывода Канта, что разум не может познать истинного содержания, и что абсолютная истина доступна только вере. Но то, что у Канта есть вывод, оказывается для этого философствования непосредственным началом, и вследствие того отбрасываются предшествующие соображения, из коих получается этот вывод, и которые составляют философское познание. Кантова философия служит таким образом подушкою для лености мысли, успокаивающеюся на том, что всё уже доказано и завершено. Поэтому для познания и определенного содержания мышления, которых уже нет в этом бесплодном и сухом успокоении, следует обратиться к упомянутым предшествующим соображениям (Канта).
