сокое сознаніе о его мышленіи и его чистой существенности. Сравненіе тѣхъ ступеней, которыхъ достигъ духъ въ практическомъ и религіозномъ мірѣ и научный духъ во всѣхъ видахъ реальнаго и идеализованнаго сознанія, съ тою ступенью, на которой остановилась логика, его сознаніе о своей чистой сущности, обнаруживаетъ столь большое различіе, что при самомъ поверхностномъ разсмотрѣніи должно броситься въ глаза, что это послѣднее сознанія совершенно не соотвѣтствуетъ вышеупомянутымъ достигнутымъ ступенямъ и недостойно ихъ.
Дѣйствительно, потребность преобразованія логики чувствуется уже давно. И по формѣ, и по содержанію, какъ она излагается въ учебникахъ, она, можно сказать, подверглась презрѣнію. Ее еще волочатъ за собою болѣе на основаніи того чувства, что безъ логики вообще нельзя обойтись, по продолжающей привычкѣ къ преданію о ея важности, чѣмъ по убѣжденію, что это ея обычное содержаніе и занятіе этими пустыми формами важно и полезно.
Прибавленія, которыя она нѣкоторое время получала изъ психологическаго, педагогическаго и даже физіологическаго матеріала, впослѣдствіи почти всѣми были признаны за искаженія. Въ себѣ и для себя большая часть этихъ психологическихъ, педагогическихъ, физіологическихъ наблюденій, законовъ и правилъ, относятся ли они къ логикѣ или къ чему иному, представляется весьма плоскою и тривіальною. Совершенно таковы, напримѣръ, такія правила, что слѣдуетъ обдумывать и провѣрять то, что читаешь въ книгахъ или слышишь изъ устъ другихъ; что кто плохо видитъ, долженъ брать въ помощь глазамъ очки, — правила достиженія истины, которыя даются въ учебникахъ такъ называемой прикладной логики, при томъ съ серьезнымъ видомъ раздѣленныя на параграфы, и которыя должны представляться излишними всякому, кромѣ развѣ автора или учителя, тщащагося нѣсколько распространить слишкомъ безъ того краткое и мертвенное содержаніе логики. Что касается этого содержанія, то уже выше указано основаніе, по которому оно столь бездушно.
Его опредѣленія считаются неподвижными въ ихъ устойчивости и приводятся лишь во внѣшнее взаимоотношеніе. Вслѣдствіе- того, что сужденія и умозаключенія сводятся главнымъ образомъ къ количественнымъ опредѣленіямъ и основываются на нихъ, все покоится на внѣшнемъ различіи, на простомъ сравненіи, и становится совершенно аналитическимъ пріемомъ и чуждымъ понятію счетомъ. Выводъ такъ называемыхъ правилъ и законовъ главнымъ образомъ умозаключенія немного лучше, чѣмъ ощупываніе пальцами палочекъ разной длины для сортированія и соединенія ихъ по величинѣ, или чѣмъ служащее игрою занятіе дѣтей — подбирать соотвѣтствующія части разнообразно разрѣзанныхъ картинокъ. Поэтому не безъ основанія сравнивали такое мышленіе со счетомъ, и, наоборотъ, счетъ съ такимъ мышленіемъ. Въ ариѳметикѣ числа считаются чѣмъ-то чуждымъ понятію и внѣ своего равенства или неравенства, т.-е. внѣ своихъ совершенно внѣшнихъ отношеній, лишеннымъ такого значенія, которое въ себѣ самомъ или въ своемъ отношеніи было бы мыслію. Когда механически считаютъ, что три четверти, помноженныя на двѣ трети, даютъ половину, то это дѣйствіе содержитъ въ себѣ приблизи
сокое сознание о его мышлении и его чистой существенности. Сравнение тех ступеней, которых достиг дух в практическом и религиозном мире и научный дух во всех видах реального и идеализованного сознания, с тою ступенью, на которой остановилась логика, его сознание о своей чистой сущности, обнаруживает столь большое различие, что при самом поверхностном рассмотрении должно броситься в глаза, что это последнее сознания совершенно не соответствует вышеупомянутым достигнутым ступеням и недостойно их.
Действительно, потребность преобразования логики чувствуется уже давно. И по форме, и по содержанию, как она излагается в учебниках, она, можно сказать, подверглась презрению. Ее еще волочат за собою более на основании того чувства, что без логики вообще нельзя обойтись, по продолжающей привычке к преданию о её важности, чем по убеждению, что это её обычное содержание и занятие этими пустыми формами важно и полезно.
Прибавления, которые она некоторое время получала из психологического, педагогического и даже физиологического материала, впоследствии почти всеми были признаны за искажения. В себе и для себя большая часть этих психологических, педагогических, физиологических наблюдений, законов и правил, относятся ли они к логике или к чему иному, представляется весьма плоскою и тривиальною. Совершенно таковы, например, такие правила, что следует обдумывать и проверять то, что читаешь в книгах или слышишь из уст других; что кто плохо видит, должен брать в помощь глазам очки, — правила достижения истины, которые даются в учебниках так называемой прикладной логики, при том с серьезным видом разделенные на параграфы, и которые должны представляться излишними всякому, кроме разве автора или учителя, тщащегося несколько распространить слишком без того краткое и мертвенное содержание логики. Что касается этого содержания, то уже выше указано основание, по которому оно столь бездушно.
Его определения считаются неподвижными в их устойчивости и приводятся лишь во внешнее взаимоотношение. Вследствие- того, что суждения и умозаключения сводятся главным образом к количественным определениям и основываются на них, всё покоится на внешнем различии, на простом сравнении, и становится совершенно аналитическим приемом и чуждым понятию счетом. Вывод так называемых правил и законов главным образом умозаключения немного лучше, чем ощупывание пальцами палочек разной длины для сортирования и соединения их по величине, или чем служащее игрою занятие детей — подбирать соответствующие части разнообразно разрезанных картинок. Поэтому не без основания сравнивали такое мышление со счетом, и, наоборот, счет с таким мышлением. В арифметике числа считаются чем-то чуждым понятию и вне своего равенства или неравенства, т. е. вне своих совершенно внешних отношений, лишенным такого значения, которое в себе самом или в своем отношении было бы мыслью. Когда механически считают, что три четверти, помноженные на две трети, дают половину, то это действие содержит в себе приблизи
