существуетъ такое же отношеніе, какъ будто это отношеніе обладаетъ въ себѣ и для себя истиною, суть заблужденія, опроверженіе которыхъ, проведенное по всѣмъ частямъ духовной и природной вселенной, есть философія, или, правильнѣе, которыя, поскольку они заграждаютъ приступъ къ философіи, должны быть отброшены уже до нея.
Прежняя метафизика имѣла въ этомъ отношеніи болѣе высокое понятіе о мышленіи, чѣмъ то, которое возымѣло силу въ новое время. Первая исходила именно отъ того основанія, что единственно-истинное въ вещахъ есть то, что познается о нихъ и въ нихъ черезъ мышленіе, стало быть, не въ ихъ непосредственности, а лишь при возвышеніи ихъ, какъ мыслимыхъ, въ форму мышленія. Эта метафизика стояла, такимъ образомъ, на томъ, что мышленіе и опредѣленія мышленія суть не нѣчто чуждое предметамъ, а скорѣе ихъ сущность, или что вещи и мышленіе о нихъ (какъ и нашъ языкъ выражаетъ ихъ сродство) совпадаютъ въ себѣ и для себя, что мышленіе въ его имманентныхъ опредѣленіяхъ и истинная природа вещей суть одно и то же содержаніе.
Но философіею овладѣлъ рефлектирующій разсудокъ. Слѣдуетъ въ точности узнать, что хочетъ сказать это выраженіе, ставшее, впрочемъ, во многихъ отношеніяхъ лозунгомъ; подъ нимъ слѣдуетъ разумѣть отвлекающій и тѣмъ самымъ раздѣляющій разсудокъ, упорствующій въ своихъ раздѣленіяхъ. Обращенный противъ разума, онъ является обычнымъ здравымъ смысломъ и проводитъ тотъ взглядъ, что истина основывается на чувственной реальности, что мысли суть только мысли въ томъ смыслѣ, что лишь чувственное воспріятіе сообщаетъ имъ содержаніе и реальность, что разумъ, поскольку онъ остается въ себѣ и для себя, порождаетъ лишь призраки. Въ этомъ отреченіи разума •отъ самого себя утрачивается понятіе истины, онъ ограничивается только субъективною истиною, только познаніемъ явленія, того, что не соотвѣтствуетъ природѣ самой вещи; знаніе понижается до мнѣнія.
Однако, это направленіе, принятое познаніемъ и являющееся ущербомъ и шагомъ вспять, имѣетъ и болѣе глубокое основаніе, на которое вообще опирается возвышеніе разума къ болѣе высокому духу новой философіи. Вышеупомянутая рефлексія направляется къ тому, чтобы возвыситься надъ конкретною непосредственностью, опредѣлить и раздѣлить ее. Но она должна равнымъ образомъ превзойти и, эти раздѣляющія опредѣленія и прежде всего привести ихъ въ отношеніе. Съ точки зрѣнія этого отношенія возникаетъ ея противоположеніе. Это отношеніе рефлексіи принадлежитъ въ себѣ разуму; возвышеніе надъ этими опредѣленіями, приводящее къ усмотрѣнію противоположенія, есть великій отрицательный шагъ къ истинному понятію разума. Но это не проведенное послѣдовательно усмотрѣніе приводитъ къ тому недоразумѣнію, какъ будто именно самъ разумъ впадаетъ съ собою въ противорѣчіе; не получается познанія того, что противорѣчіе есть именно возвышеніе разума надъ ограниченностями разсудка и ихъ разрѣшеніе. Вмѣсто того, чтобы сдѣлать послѣдній шагъ въ высоту, познаніе недостаточности разсудочныхъ опредѣленій обращается назадъ къ чувственному существованію, полагая найти
существует такое же отношение, как будто это отношение обладает в себе и для себя истиною, суть заблуждения, опровержение которых, проведенное по всем частям духовной и природной вселенной, есть философия, или, правильнее, которые, поскольку они заграждают приступ к философии, должны быть отброшены уже до неё.
Прежняя метафизика имела в этом отношении более высокое понятие о мышлении, чем то, которое возымело силу в новое время. Первая исходила именно от того основания, что единственно-истинное в вещах есть то, что познается о них и в них через мышление, стало быть, не в их непосредственности, а лишь при возвышении их, как мыслимых, в форму мышления. Эта метафизика стояла, таким образом, на том, что мышление и определения мышления суть не нечто чуждое предметам, а скорее их сущность, или что вещи и мышление о них (как и наш язык выражает их сродство) совпадают в себе и для себя, что мышление в его имманентных определениях и истинная природа вещей суть одно и то же содержание.
Но философиею овладел рефлектирующий рассудок. Следует в точности узнать, что хочет сказать это выражение, ставшее, впрочем, во многих отношениях лозунгом; под ним следует разуметь отвлекающий и тем самым разделяющий рассудок, упорствующий в своих разделениях. Обращенный против разума, он является обычным здравым смыслом и проводит тот взгляд, что истина основывается на чувственной реальности, что мысли суть только мысли в том смысле, что лишь чувственное восприятие сообщает им содержание и реальность, что разум, поскольку он остается в себе и для себя, порождает лишь призраки. В этом отречении разума •от самого себя утрачивается понятие истины, он ограничивается только субъективною истиною, только познанием явления, того, что не соответствует природе самой вещи; знание понижается до мнения.
Однако, это направление, принятое познанием и являющееся ущербом и шагом вспять, имеет и более глубокое основание, на которое вообще опирается возвышение разума к более высокому духу новой философии. Вышеупомянутая рефлексия направляется к тому, чтобы возвыситься над конкретною непосредственностью, определить и разделить ее. Но она должна равным образом превзойти и, эти разделяющие определения и прежде всего привести их в отношение. С точки зрения этого отношения возникает её противоположение. Это отношение рефлексии принадлежит в себе разуму; возвышение над этими определениями, приводящее к усмотрению противоположения, есть великий отрицательный шаг к истинному понятию разума. Но это не проведенное последовательно усмотрение приводит к тому недоразумению, как будто именно сам разум впадает с собою в противоречие; не получается познания того, что противоречие есть именно возвышение разума над ограниченностями рассудка и их разрешение. Вместо того, чтобы сделать последний шаг в высоту, познание недостаточности рассудочных определений обращается назад к чувственному существованию, полагая найти
