относительно природы вещей. Но послѣднее опредѣленіе мы можемъ оставить въ сторонѣ; оно совпадаетъ съ первымъ постольку, поскольку оно указываетъ на отношеніе нашей мысли къ вещи, но какъ на нѣчто пустое, такъ какъ вещь тѣмъ самымъ установляется какъ правило для нашихъ понятій, между тѣмъ какъ вещь можетъ быть для насъ не чѣмъ инымъ, какъ нашимъ понятіемъ о ней. Если критическая философія понимаетъ отношеніе этихъ трехъ терминовъ такъ, что мы помѣщаемъ мысли посрединѣ между нами и вещами въ томъ смыслѣ, что эта средина скорѣе отдѣляетъ насъ отъ вещей, чѣмъ связываетъ насъ съ ними, то такому взгляду можно противопоставить то простое замѣчаніе, что именно вещи, долженствующія помѣщаться на другомъ концѣ внѣ нашихъ и внѣ относящихся къ нимъ мыслей, суть сами мысленныя вещи и, какъ совершенно неопредѣленныя, лишь одна мысленния вещь (т. наз. вещь въ себѣ), пустая отвлеченность.
Но сказаннаго можетъ быть достаточно для той точки зрѣнія, съ которой исчезаетъ отношеніе къ мысленнымъ опредѣленіямъ, лишь какъ къ полезностямъ и средствамъ; важнѣе та точка зрѣнія, которая связана далѣе съ первою, и съ которой они понимаются, какъ внѣшнія формы. Производящая всѣ наши представленія, цѣли, интересы и дѣйствія дѣятельность мышленія происходитъ, какъ сказано, безсознательно (естественная логика); то, что находится предъ нашимъ сознаніемъ, есть содержаніе, предметы представленій, то, чѣмъ наполненъ интересъ; мысленныя опредѣленія считаются въ этомъ отношеніи формами, присущими содержанію, а не самымъ содержаніемъ. Но если присущее ему, какъ было указано ранѣе, и съ чѣмъ вообще всѣ соглашаются, состоитъ въ томъ, что природа, своеобразная сущность, по истинѣ постоянное и субстанціальное въ разнообразіи и случайности явленій и ихъ преходящей внѣшности,- есть понятіе вещи, общее въ себѣ самомъ, — какъ напр., хотя каждое человѣческое недѣлимое есть нѣчто безконечно-своеобразное, но prius всего его своеобразія есть человѣкъ въ себѣ, а prius всякаго отдѣльнаго животнаго — животное въ себѣ: то окажется невозможнымъ сказать, что осталось бы отъ недѣлимаго, если бы отъ него была отнята эта основа всего, снабженнаго всѣми этими многообразными предметами, хотя бы эта основа называлась также предметомъ. Неотъемлемая основа, понятіе, общее, которая и есть сама мысль, поскольку при словѣ "мысль“ можно отвлечь отъ представленія, не можетъ считаться лишь безразличною формою при нѣкоторомъ содержаніи. Но хотя эти мысли обо всѣхъ природныхъ и духовныхъ вещахъ сами составляютъ субстанціальное содержаніе, однако послѣднее таково, что ему еще свойственны многообразныя опредѣлія, различіе души и тѣла, понятія о нѣкоторой относительной реальности; болѣе же глубокая основа есть душа для себя, чистое понятіе, составляющее самое внутреннее въ предметѣ, жизненный пульсъ какъ его, такъ и субъективнаго мышленія о немъ. Задача и состоитъ въ томъ, чтобы возвести въ сознаніе эту логическую природу, которая одушевляетъ духъ, побуждаетъ его и дѣйствуетъ въ немъ. Вообще инстиктивное. дѣйствіе отличается отъ интеллигентнаго и свободнаго тѣмъ, что послѣднее совершается сознательно; поскольку содержаніе того, что насъ по-
относительно природы вещей. Но последнее определение мы можем оставить в стороне; оно совпадает с первым постольку, поскольку оно указывает на отношение нашей мысли к вещи, но как на нечто пустое, так как вещь тем самым установляется как правило для наших понятий, между тем как вещь может быть для нас не чем иным, как нашим понятием о ней. Если критическая философия понимает отношение этих трех терминов так, что мы помещаем мысли посредине между нами и вещами в том смысле, что эта средина скорее отделяет нас от вещей, чем связывает нас с ними, то такому взгляду можно противопоставить то простое замечание, что именно вещи, долженствующие помещаться на другом конце вне наших и вне относящихся к ним мыслей, суть сами мысленные вещи и, как совершенно неопределенные, лишь одна мысленние вещь (т. наз. вещь в себе), пустая отвлеченность.
Но сказанного может быть достаточно для той точки зрения, с которой исчезает отношение к мысленным определениям, лишь как к полезностям и средствам; важнее та точка зрения, которая связана далее с первою, и с которой они понимаются, как внешние формы. Производящая все наши представления, цели, интересы и действия деятельность мышления происходит, как сказано, бессознательно (естественная логика); то, что находится пред нашим сознанием, есть содержание, предметы представлений, то, чем наполнен интерес; мысленные определения считаются в этом отношении формами, присущими содержанию, а не самым содержанием. Но если присущее ему, как было указано ранее, и с чем вообще все соглашаются, состоит в том, что природа, своеобразная сущность, по истине постоянное и субстанциальное в разнообразии и случайности явлений и их преходящей внешности,- есть понятие вещи, общее в себе самом, — как напр., хотя каждое человеческое неделимое есть нечто бесконечно-своеобразное, но prius всего его своеобразия есть человек в себе, а prius всякого отдельного животного — животное в себе: то окажется невозможным сказать, что осталось бы от неделимого, если бы от него была отнята эта основа всего, снабженного всеми этими многообразными предметами, хотя бы эта основа называлась также предметом. Неотъемлемая основа, понятие, общее, которая и есть сама мысль, поскольку при слове "мысль“ можно отвлечь от представления, не может считаться лишь безразличною формою при некотором содержании. Но хотя эти мысли обо всех природных и духовных вещах сами составляют субстанциальное содержание, однако последнее таково, что ему еще свойственны многообразные определия, различие души и тела, понятия о некоторой относительной реальности; более же глубокая основа есть душа для себя, чистое понятие, составляющее самое внутреннее в предмете, жизненный пульс как его, так и субъективного мышления о нём. Задача и состоит в том, чтобы возвести в сознание эту логическую природу, которая одушевляет дух, побуждает его и действует в нём. Вообще инстиктивное. действие отличается от интеллигентного и свободного тем, что последнее совершается сознательно; поскольку содержание того, что нас по-
