мы постоянно употребляемъ, которыя исходятъ изъ нашихъ устъ въ каждомъ произносимомъ нами предложеніи. Это предисловіе и имѣетъ цѣлью указать общіе моменты хода познанія этого извѣстнаго отношенія научнаго мышленія къ такому естественному мышленію; вмѣстѣ съ тѣмъ, того, что содержится въ прежнемъ введеніи, достаточно, чтобы дать то общее представленіе о смыслѣ логическаго познанія, какое (представленіе) можетъ быть получено о наукѣ, составляющей самую суть дѣла, предварительно, до нея.
Прежде всего слѣдуетъ считать безконечнымъ прогрессомъ выдѣленіе формъ мышленія отъ того содержанія, въ которомъ онѣ погружены въ самосознательномъ воззрѣніи, представленіи, равно какъ въ желаніи и волѣ или, правильнѣе, въ представляющихъ желаніи и волѣ (а нѣтъ никакихъ человѣческихъ желаній или воли безъ представленія), въ установленіи ихъ общности для себя и, какъ это главнымъ образомъ сдѣлали Платонъ и Аристотель, въ обращеніи ихъ въ предметы разсмотрѣнія для себя; этимъ положено начало ихъ познанію. "Лишь послѣ того, какъ почти все необходимое, говоритъ Аристотель, и служащее для удобствъ и сношеній жизни было достигнуто, стали заботиться о философскомъ познаніи“. "Въ Египтѣ, замѣчаетъ' онъ передъ тѣмъ, математическія науки развились ранѣе, такъ какъ тамъ жрецы рано были поставлены въ положеніе, доставлявшее имъ досугъ“. Дѣйствительно, потребность предаться чистому мышленію предполагаетъ длинный путь, уже пройденный человѣческимъ духомъ, она есть, можно сказать, потребность уже удовлетворенной потребности необходимаго достигнутаго освобожденія отъ потребностей, отвлеченія отъ содержанія воззрѣнія, воображенія и т. д., отъ конкретныхъ интересовъ желанія, стремленія, воли, въ которыхъ мысленныя опредѣленія скрыты въ содержаніи. Въ тихихъ областяхъ пришедшаго въ себя и лишь внутри себя сущаго мышленія смолкаютъ интересы, движущіе жизнью народовъ и недѣлимыхъ. "Отъ весьма многихъ сторонъ, говоритъ Аристотель по этому же поводу, зависима природа человѣка; но эта наука, которую ищутъ не для какого-либо употребленія, есть единственно свободная въ себѣ и для себя и потому кажется состоящею какъ бы не въ обладаніи человѣка“. Философія вообще имѣетъ въ своихъ мысляхъ дѣло еще съ конкретными предметами, Богомъ, природою, духомъ, но логика занимается своимъ предметомъ всецѣло для себя въ его полной отвлеченности. Эта логика, поэтому, ближайшимъ образомъ пригодна быть предметомъ изученія для юношества, такъ какъ послѣднее еще не погрузилось въ интересы конкретной жизни, пользуется по отношенію къ нимъ досугомъ и лишь для своей субъективной цѣли въ видахъ пріобрѣтенія средствъ и возможности дѣйствовать въ сферѣ объектовъ этихъ интересовъ можетъ еще теоретически заниматься ими. Къ числу такихъ средствъ въ противоположность вышеприведенному представленію Аристотеля причисляется и наука логики, занятіе ею есть предварительный трудъ, мѣсто его — школа, только за которою должны слѣдовать серьезная сторона жизни и дѣятельность для дѣйствительныхъ цѣлей. Жизнь приводитъ уже къ употребленію категорій, онѣ лишаются почета быть разсматриваемыми для себя, понижаясь до того, чтобы въ духовномъ оборотѣ
мы постоянно употребляем, которые исходят из наших уст в каждом произносимом нами предложении. Это предисловие и имеет целью указать общие моменты хода познания этого известного отношения научного мышления к такому естественному мышлению; вместе с тем, того, что содержится в прежнем введении, достаточно, чтобы дать то общее представление о смысле логического познания, какое (представление) может быть получено о науке, составляющей самую суть дела, предварительно, до неё.
Прежде всего следует считать бесконечным прогрессом выделение форм мышления от того содержания, в котором они погружены в самосознательном воззрении, представлении, равно как в желании и воле или, правильнее, в представляющих желании и воле (а нет никаких человеческих желаний или воли без представления), в установлении их общности для себя и, как это главным образом сделали Платон и Аристотель, в обращении их в предметы рассмотрения для себя; этим положено начало их познанию. "Лишь после того, как почти всё необходимое, говорит Аристотель, и служащее для удобств и сношений жизни было достигнуто, стали заботиться о философском познании“. "В Египте, замечает' он перед тем, математические науки развились ранее, так как там жрецы рано были поставлены в положение, доставлявшее им досуг“. Действительно, потребность предаться чистому мышлению предполагает длинный путь, уже пройденный человеческим духом, она есть, можно сказать, потребность уже удовлетворенной потребности необходимого достигнутого освобождения от потребностей, отвлечения от содержания воззрения, воображения и т. д., от конкретных интересов желания, стремления, воли, в которых мысленные определения скрыты в содержании. В тихих областях пришедшего в себя и лишь внутри себя сущего мышления смолкают интересы, движущие жизнью народов и неделимых. "От весьма многих сторон, говорит Аристотель по этому же поводу, зависима природа человека; но эта наука, которую ищут не для какого-либо употребления, есть единственно свободная в себе и для себя и потому кажется состоящею как бы не в обладании человека“. Философия вообще имеет в своих мыслях дело еще с конкретными предметами, Богом, природою, духом, но логика занимается своим предметом всецело для себя в его полной отвлеченности. Эта логика, поэтому, ближайшим образом пригодна быть предметом изучения для юношества, так как последнее еще не погрузилось в интересы конкретной жизни, пользуется по отношению к ним досугом и лишь для своей субъективной цели в видах приобретения средств и возможности действовать в сфере объектов этих интересов может еще теоретически заниматься ими. К числу таких средств в противоположность вышеприведенному представлению Аристотеля причисляется и наука логики, занятие ею есть предварительный труд, место его — школа, только за которою должны следовать серьезная сторона жизни и деятельность для действительных целей. Жизнь приводит уже к употреблению категорий, они лишаются почета быть рассматриваемыми для себя, понижаясь до того, чтобы в духовном обороте
