ваемымъ имъ для себя призракомъ; реальный духъ является готовымъ, проектируетъ внѣ себя образъ природы и развиваетъ отвлеченныя, не •имѣющія сами по себѣ никакой силы движенія и развитія категоріи логики. Философія возвращается къ ограниченному субъективизму, къ отрицанію возможности постиженія абсолютнаго, такъ какъ самое это абсолютное есть призракъ — призракъ чувственности въ видѣ природы, призракъ разсудка въ видѣ категорій логики; раціональное міропониманіе упраздняется, такъ какъ источникъ субъективнаго духа со всѣмъ его содержаніемъ становится непонятнымъ. Если, съ другой стороны, принять теистическое или пантеистическое рѣшеніе вопроса о духѣ, то, слѣдовательно,. отдѣльно отъ міра или слитно съ нимъ есть сверхчеловѣческая творческая сила. Но такъ какъ наше сознаніе и въ частности наша мысль лишены творческой силы, то не только отожествленіе человѣческаго духа съ этою силою невозможно, но ложнымъ оказывается положеніе Гегеля, будто мысль и бытіе тожественны; ибо сущее проникнуто силою творчества, которой мысль не имѣетъ. А съ отрицаніемъ этого тожества система Гегеля распадается. Получается тотъ выводъ, что сущее съ его созидающею, творческою силою есть нѣчто за предѣлами мысли, т.-е. возстановляется отрицаемая Гегелемъ вещь въ себѣ.
Насколько для всѣхъ построеній Науки логики существенно признавать за предѣлами мысли творческую силу, видно изъ того, что съ упраздненіемъ этой силы упраздняется и самъ діалектическій процессъ развитія понятія. Процессъ этотъ состоитъ въ томъ, что полагается а, ему противополагается Ъ, и оба они примиряются въ с. Но ясно, что это примиреніе состоитъ вовсе не въ томъ, что мы находимъ третій терминъ с и подводимъ подъ него первый и второй терминъ а и Ъ, называя ихъ его моментами. Примиреніе достигается тѣмъ, что мы находимъ въ с самую силу такого примиренія а и Ъ, при которой оба они •снимаются въ с; таково требованіе и самого Гегеля. Между тѣмъ у Гегеля мы этой силы не находимъ, а находимъ лишь игру все въ новые и новые термины. Бытіе и небытіе примиряются въ становленіи; но какъ они примиряются, т.-е. какъ бытіе отожествляется съ небытіемъ, остается неизвѣстнымъ. Бытіе въ широкомъ значеніи этого слова и сущность примиряются въ понятіи; но въ чемъ примиряющая сила понятій, также неизвѣстно. Субъектъ и объектъ примиряются въ идеѣ; но какъ они выводятся изъ нея, какъ ея подчиненные моменты, это также не выясняется. Вся діалектика Гегеля вращается лишь въ области словъ. И понятно почему. Чтобы а отожествлялось съ Ь, нужно, чтобы въ а была обнаружена та основная, элементарная сила измѣненія, которая способна перевести а въ Ъ. Этой силы въ данномъ нашей мысли содержаніи понятій мы нигдѣ не находимъ. Мы сознаемъ что въ пространствѣ сопоставлены, а во времени смѣняются различныя данныя, но того, что объединяетъ сопоставленныя или смѣняющіяся данныя въ вещь или въ процессъ, мы не сознаемъ: оно ле-
ваемым им для себя призраком; реальный дух является готовым, проектирует вне себя образ природы и развивает отвлеченные, не •имеющие сами по себе никакой силы движения и развития категории логики. Философия возвращается к ограниченному субъективизму, к отрицанию возможности постижения абсолютного, так как самое это абсолютное есть призрак — призрак чувственности в виде природы, призрак рассудка в виде категорий логики; рациональное миропонимание упраздняется, так как источник субъективного духа со всем его содержанием становится непонятным. Если, с другой стороны, принять теистическое или пантеистическое решение вопроса о духе, то, следовательно,. отдельно от мира или слитно с ним есть сверхчеловеческая творческая сила. Но так как наше сознание и в частности наша мысль лишены творческой силы, то не только отожествление человеческого духа с этою силою невозможно, но ложным оказывается положение Гегеля, будто мысль и бытие тожественны; ибо сущее проникнуто силою творчества, которой мысль не имеет. А с отрицанием этого тожества система Гегеля распадается. Получается тот вывод, что сущее с его созидающею, творческою силою есть нечто за пределами мысли, т. е. восстановляется отрицаемая Гегелем вещь в себе.
Насколько для всех построений Науки логики существенно признавать за пределами мысли творческую силу, видно из того, что с упразднением этой силы упраздняется и сам диалектический процесс развития понятия. Процесс этот состоит в том, что полагается а, ему противополагается Ъ, и оба они примиряются в с. Но ясно, что это примирение состоит вовсе не в том, что мы находим третий термин с и подводим под него первый и второй термин а и Ъ, называя их его моментами. Примирение достигается тем, что мы находим в с самую силу такого примирения а и Ъ, при которой оба они •снимаются в с; таково требование и самого Гегеля. Между тем у Гегеля мы этой силы не находим, а находим лишь игру всё в новые и новые термины. Бытие и небытие примиряются в становлении; но как они примиряются, т. е. как бытие отожествляется с небытием, остается неизвестным. Бытие в широком значении этого слова и сущность примиряются в понятии; но в чём примиряющая сила понятий, также неизвестно. Субъект и объект примиряются в идее; но как они выводятся из неё, как её подчиненные моменты, это также не выясняется. Вся диалектика Гегеля вращается лишь в области слов. И понятно почему. Чтобы а отожествлялось с Ь, нужно, чтобы в а была обнаружена та основная, элементарная сила изменения, которая способна перевести а в Ъ. Этой силы в данном нашей мысли содержании понятий мы нигде не находим. Мы сознаем что в пространстве сопоставлены, а во времени сменяются различные данные, но того, что объединяет сопоставленные или сменяющиеся данные в вещь или в процесс, мы не сознаем: оно ле-
