Безконечности, относящейся къ внѣшнему чувственному воззрѣнію, Кантъ противопоставляетъ другую безконечность, состоящую въ томъ, что
"недѣлимое возвращается къ своему невидимому я и противополагаетъ безусловную свободу своей воли, какъ чистаго я, всѣмъ ужасамъ судьбы и тиранніи, познаетъ ихъ, исходя отъ своей ближайшей обстановки, какъ нѣчто исчезающее, предоставляетъ разрушенію именно то, что кажется прочнымъ, міры за мірами, и находитъ единственно себя, какъ равное самому себѣ“.
"Я“ въ этомъ одиночествѣ съ собою есть правда, достигнутая потусторонность, оно пришло къ самому себѣ, есть у себя, посюстороннее; въ чистомъ самосознаніи достигаетъ утвержденія и данности абсолютная отрицательность, которая въ этомъ удаленіи отъ чувственнаго опредѣленнаго количества оказывается только убѣгающею. Но поскольку это чистое я фиксируетъ себя въ своей отвлеченности и безсодержательности, существованіе вообще, полнота природнаго и духовнаго міра оказываются противоположною ему потусторонностью. Получается то же противорѣчіе, которое лежитъ въ основаніи безконечнаго прогресса, именно такое возвращеніе въ себя, которое есть также непосредственно бытіе внѣ себя, отношеніе къ другому, какъ къ своему небытію; это отношеніе остается стремленіемъ, такъ какъ я съ одной стороны фиксируетъ свою безсодержательную пустоту, а съ другой, какъ потустороннюю себѣ, остающеюся присущею въ самомъ отрицаніи полноту.
По поводу этихъ двухъ возвышенностей Кантъ прибавляетъ замѣчаніе, что удивленіе (по отношенію къ первой, внѣшней) и уваженіе (по отношенію къ второй, внутренней), хотя и побуждаютъ къ изслѣдованію, но не могутъ восполнить его недостатковъ. Онъ объявляетъ поэтому эти внѣшности неудовлетворяющими разума, который не можетъ остановиться на нихъ и на связанныхъ съ нимъ чувствахъ и признать потустороннее и пустое за окончательное.
Но какъ окончательное, безконечный прогрессъ находитъ главное свое приложеніе къ моральности. Только-что указанное второе противоположеніе конечнаго и безконечнаго, перваго, какъ многообразнаго міра, и возвышающагося въ своей свободѣ я, носитъ ближайшимъ образомъ характеръ качественный. Но самоопредѣленіе я направляется вмѣстѣ съ тѣмъ къ тому, чтобы опредѣлить природу и освободить себя отъ нея; поэтому оно относится черезъ себя самого къ своему другому, которое, какъ внѣшнее существованіе, есть нѣчто .многообразное, а также количественное. Отношеніе къ чему либо количественному само количественно; отрицательное отношеніе къ нему я, сила я надъ не-я, надъ чувственностью и внѣшнею природою, изображается поэтому такъ, что моральность можетъ и должна становиться все болѣе, а сила чувственности все менѣе. Но полное соотвѣтствіе воли съ моральнымъ закономъ переносится въ идущій въ безконечность прогрессъ, т.-е. изображается, какъ нѣчто безусловно недостижимое потустороннее, и именно въ томъ-то и должны заключаться истинный якорь спасенія и истинное утѣшеніе, что такое соотвѣтствіе недостижимо. Ибо моральность должна быть борьбою; а послѣдняя обусловливается лишь несоотвѣтствіемъ воли закону, слѣдовательно послѣдній для нея совершенно недостижимъ.
Бесконечности, относящейся к внешнему чувственному воззрению, Кант противопоставляет другую бесконечность, состоящую в том, что
"неделимое возвращается к своему невидимому я и противополагает безусловную свободу своей воли, как чистого я, всем ужасам судьбы и тирании, познает их, исходя от своей ближайшей обстановки, как нечто исчезающее, предоставляет разрушению именно то, что кажется прочным, миры за мирами, и находит единственно себя, как равное самому себе“.
"Я“ в этом одиночестве с собою есть правда, достигнутая потусторонность, оно пришло к самому себе, есть у себя, посюстороннее; в чистом самосознании достигает утверждения и данности абсолютная отрицательность, которая в этом удалении от чувственного определенного количества оказывается только убегающею. Но поскольку это чистое я фиксирует себя в своей отвлеченности и бессодержательности, существование вообще, полнота природного и духовного мира оказываются противоположною ему потусторонностью. Получается то же противоречие, которое лежит в основании бесконечного прогресса, именно такое возвращение в себя, которое есть также непосредственно бытие вне себя, отношение к другому, как к своему небытию; это отношение остается стремлением, так как я с одной стороны фиксирует свою бессодержательную пустоту, а с другой, как потустороннюю себе, остающеюся присущею в самом отрицании полноту.
По поводу этих двух возвышенностей Кант прибавляет замечание, что удивление (по отношению к первой, внешней) и уважение (по отношению к второй, внутренней), хотя и побуждают к исследованию, но не могут восполнить его недостатков. Он объявляет поэтому эти внешности неудовлетворяющими разума, который не может остановиться на них и на связанных с ним чувствах и признать потустороннее и пустое за окончательное.
Но как окончательное, бесконечный прогресс находит главное свое приложение к моральности. Только что указанное второе противоположение конечного и бесконечного, первого, как многообразного мира, и возвышающегося в своей свободе я, носит ближайшим образом характер качественный. Но самоопределение я направляется вместе с тем к тому, чтобы определить природу и освободить себя от неё; поэтому оно относится через себя самого к своему другому, которое, как внешнее существование, есть нечто .многообразное, а также количественное. Отношение к чему либо количественному само количественно; отрицательное отношение к нему я, сила я над не-я, над чувственностью и внешнею природою, изображается поэтому так, что моральность может и должна становиться всё более, а сила чувственности всё менее. Но полное соответствие воли с моральным законом переносится в идущий в бесконечность прогресс, т. е. изображается, как нечто безусловно недостижимое потустороннее, и именно в том-то и должны заключаться истинный якорь спасения и истинное утешение, что такое соответствие недостижимо. Ибо моральность должна быть борьбою; а последняя обусловливается лишь несоответствием воли закону, следовательно последний для неё совершенно недостижим.
