Примѣчаніе. Одно въ этой формѣ существованія есть ступень категорій, проявившаяся у древнихъ, какъ атомистическій принципъ, по которому сущность вещей составляютъ атомъ и пустота (то аторіоѵ или та атор.а хаі. то хеѵоѵ). Отвлеченіе, созрѣвшее до этой формы, пріобрѣло бо́льшую опредѣленность, чѣмъ бытіе Парменида и становленіе Гераклита. Насколько высоко ставитъ оно себя, дѣлая простую опредѣленность одного и пустоты принципомъ всѣхъ вещей, сводя многообразіе міра на эту простую противоположность и отваживаясь объяснять его изъ нея, настолько же легко для представляющаго рефлектированія представить себѣ здѣсь атомъ и рядомъ съ нимъ пустоту. Поэтому, нѣтъ ничего удивительнаго, что атомистическій принципъ сохранился навсегда; столь же тривіальное и внѣшнее отношенія состава (Zusammensetzung), которое должно быть прибавлено, чтобы достигнуть видимости чего-либо конкретнаго и нѣкотораго многообразія, также популярно, какъ и самый атомъ и пустота. Одно и пустота есть бытіе для себя, высшее качественное бытіе внутри себя погрузилось здѣсь въ полную внѣшность; непосредственность или бытіе одного, поскольку оно есть отрицаніе всякаго инобытія, положена такъ, чтобы не быть болѣе опредѣленною и измѣнчивою, и потому для ея абсолютной оцѣпенѣлости всякое опредѣленіе, многообразіе, связь остаются вполнѣ внѣшними отношеніями.
Въ этой внѣшности атомистическій принципъ не остался, однако, у первыхъ слѣдующихъ ему мыслителей, но имѣлъ у нихъ кромѣ своей отвлеченности еще и то умозрительное опредѣленіе, что пустота была познана, какъ источникъ движенія; что представляетъ собою совсѣмъ иное отношеніе атомовъ и пустоты, чѣмъ простое сопоставленіе и относительное безразличіе этихъ обоихъ опредѣленій. Что пустота есть источникъ движенія, нужно понимать не въ томъ малозначительномъ смыслѣ, что нѣчто можетъ двигаться лишь въ пустотѣ, а не въ наполненномъ уже пространствѣ, такъ какъ въ послѣднемъ для него нѣтъ уже мѣста; въ этомъ смыслѣ пустота была бы лишь предположеніемъ или условіемъ, а не основаніемъ движенія, равно какъ движеніе само предполагалось бы уже существующимъ, а главное, его основаніе, было бы забыто. Взглядъ, что-пустота составляетъ основаніе движенія, содержитъ въ себѣ ту глубокую мысль, что въ отрицательномъ вообще заключается основаніе становленія, безпокойство самодвиженія; при чемъ, однако, отрицатель-ніе должно быть взято, какъ истинная отрицательность безконечнаго. Пустота есть основаніе движенія, какъ отрицательное отношеніе одного къ его отрицательному, къ одному же, т.-е. къ себѣ самому, которое (отрицательное), однако, положено, какъ существующее.
За симъ, дальнѣйшія опредѣленія древнихъ относительно фигуры, расположенія атомовъ, направленія ихъ движенія довольно произвольны и внѣшни и находятся при томъ въ прямомъ противорѣчіи съ основнымъ опредѣленіемъ атомовъ. Атомы, принципъ величайшей внѣшности и величайшаго отсутствія понятій, составляютъ горе физики въ ея молекулахъ, частицахъ также, какъ и въ наукѣ о государствѣ, если она исходитъ отъ единичной воли недѣлимыхъ.
Примечание. Одно в этой форме существования есть ступень категорий, проявившаяся у древних, как атомистический принцип, по которому сущность вещей составляют атом и пустота (то аториои или та атор.а хаи. то хеиои). Отвлечение, созревшее до этой формы, приобрело бо́льшую определенность, чем бытие Парменида и становление Гераклита. Насколько высоко ставит оно себя, делая простую определенность одного и пустоты принципом всех вещей, сводя многообразие мира на эту простую противоположность и отваживаясь объяснять его из неё, настолько же легко для представляющего рефлектирования представить себе здесь атом и рядом с ним пустоту. Поэтому, нет ничего удивительного, что атомистический принцип сохранился навсегда; столь же тривиальное и внешнее отношения состава (Zusammensetzung), которое должно быть прибавлено, чтобы достигнуть видимости чего-либо конкретного и некоторого многообразия, также популярно, как и самый атом и пустота. Одно и пустота есть бытие для себя, высшее качественное бытие внутри себя погрузилось здесь в полную внешность; непосредственность или бытие одного, поскольку оно есть отрицание всякого инобытия, положена так, чтобы не быть более определенною и изменчивою, и потому для её абсолютной оцепенелости всякое определение, многообразие, связь остаются вполне внешними отношениями.
В этой внешности атомистический принцип не остался, однако, у первых следующих ему мыслителей, но имел у них кроме своей отвлеченности еще и то умозрительное определение, что пустота была познана, как источник движения; что представляет собою совсем иное отношение атомов и пустоты, чем простое сопоставление и относительное безразличие этих обоих определений. Что пустота есть источник движения, нужно понимать не в том малозначительном смысле, что нечто может двигаться лишь в пустоте, а не в наполненном уже пространстве, так как в последнем для него нет уже места; в этом смысле пустота была бы лишь предположением или условием, а не основанием движения, равно как движение само предполагалось бы уже существующим, а главное, его основание, было бы забыто. Взгляд, что-пустота составляет основание движения, содержит в себе ту глубокую мысль, что в отрицательном вообще заключается основание становления, беспокойство самодвижения; при чём, однако, отрицатель-ние должно быть взято, как истинная отрицательность бесконечного. Пустота есть основание движения, как отрицательное отношение одного к его отрицательному, к одному же, т. е. к себе самому, которое (отрицательное), однако, положено, как существующее.
За сим, дальнейшие определения древних относительно фигуры, расположения атомов, направления их движения довольно произвольны и внешни и находятся при том в прямом противоречии с основным определением атомов. Атомы, принцип величайшей внешности и величайшего отсутствия понятий, составляют горе физики в её молекулах, частицах также, как и в науке о государстве, если она исходит от единичной воли неделимых.
